Принц Эдип

Ада видела, что после того, как с бабушкой поговорит Ная, та пугалась еще больше и начинала мелко-мелко креститься. Но спросить у подружки, что та нашептывает на ухо старенькой Ванде, не решалась. Меньше знаешь — крепче спишь. С колдунами лучше не связываться. А Люся после смерти родителей и любимого брата была подавлена. Вот и получилось, что по-прежнему всем заправляла лихая Ная. А после того, как ребенка отвезли тете Марии, сибирячка неожиданно для всех сказала:

— Я уезжаю. С археологической экспедицией.

Проводы

Проводы вышли грустные. Ная уезжала в начале сентября. Бородатый археолог, смеясь, заталкивал тяжелые рюкзаки на полки для багажа, и что-то без конца говорил, говорил, говорил… А Ная чуть не плакала, и, казалось, уже жалела о своем решении.

Она вышла из вагона, оставив своего спутника разбираться с вещами. И до самой последней секунды не заходила. Все смотрела по сторонам.

— Я перевелась на заочное отделение и устроилась на работу, — торопливо говорила Люся. — В ту самую библиотеку. Когда читателей нет, сижу, дрожу. Кажется, что старушка прячется в хранилище, и вот-вот выйдет из-за стеллажей с книгами и схватит меня.

— Дура ты, — равнодушно заметила Ная.

— Может и дура, — не обиделась Люся и вдруг сказала: — Петя приходил.

— И что? — глядя куда-то в сторону, спросила Ная.

— А ничего. Пришел, записался ко мне в библиотеку. Буду, говорит, твоим самым постоянным читателем. Самым верным.

— А я звонила тете Марии, — вздохнула Ада. -Хочешь узнать, кто мальчика забрал?

— Нет, не хочу, — равнодушно сказала Ная.

— Я хочу, — и Люся прижала платочек к глазам. — Я теперь жалею, что не смогла его взять! Вот! Тут уж точно: дура!

— Что сделано, то сделано, — заметила Ная.

— Тетя Мария говорит, что люди очень хорошие. Он будет счастлив, — вздохнула Ада.

— Ну, вот и хорошо.

И вдруг… Ная даже в лице переменилась!

— Пришел…

Подружки знали, что еще весной Ная так резко поговорила с Димой, что тот выскочил из ее комнаты, громко хлопнув дверью, и больше в общежитии не появлялся. И все равно: ждала. Ждала, ведь!

— Кто ему сказал, что я уезжаю? — поочередно посмотрела Ная на подружек.

— Я, — призналась вдруг Люся.

— Люська, ты?! Ну ты даешь! Такая рохля, и вдруг — решилась!

— Я хотела… — начала, было оправдываться Люся.

— Ну, не будем тебе мешать, — потащила ее за рукав Ада. К ним подходил Дима.

— Девчонки, привет, — улыбнулся криво. Когда подружки отошли, Ная спросила:

— Ну?

— Останься, — только и сказал он.

— Нет.

Бородатый археолог смотрел на них в окно, но почему-то так и не вышел из вагона.

— Чего ты хочешь? — хмуро спросил Дима.

— Я тебе уже говорила.

— Я тебе все это дам.

— Когда?

— Придет время.

— А я хочу сейчас, хочу все и сразу, — упрямо заявила она. И добавила: — Я хотела тебе сказать…

— Что? — жадно посмотрел он.

— Так. Ничего. Я еще вернусь. Мне нравится этот город. Безумно нравится! Вот затоскую и вернусь.

— Когда-нибудь мы поженимся, — пообещал Дима.

— Вот когда ты всего добьешься, над всеми возвысишься, и я почувствую, что мне тебя ни за что не догнать, и никому уже не догнать — тогда, пожалуй.

— Слово даешь?

Она только рассмеялась. Как можно веселей и беззаботней. Ей ведь было только восемнадцать лет. И, тряхнув черными кудрями, Ная сказала:

— А у меня такое чувство, что мы расстаемся навсегда! Ну, прощай! Эй! Люся, Ада! Сюда! Ну, целуемся!

Проводница уже стояла на подножке вагона и готова была вскочить в тамбур, как только раздастся гудок паровоза, и поднять желтый флажок. Но Наю она почему-то не торопила. Никто ее не торопил, даже бородатый археолог. Ная заскочила в вагон в последнюю секунду.

А когда поезд тронулся, Дима почему-то засмеялся и крикнул ей:

— Не забывай! Слово дала!

Он тоже был молод и самонадеян. И хотя никакого слова Ная ему не давала, она молча кивнула и пошла в вагон, к своему бородатому археологу.

НАШЕ ВРЕМЯ

Монти за четыре месяца до двадцатипятилетия

— Мотя, ты куда?!

— Ухожу. По делам.

— Опять в это отвратительное место! В вертеп! Гнездо разврата! — раздался визг со стороны кухни.

— Это моя работа, ма, — лениво бросил он, причесываясь перед зеркалом в маленькой полутемной прихожей. Парикмахерша, у которой он постоянный клиент, не устает нахваливать его волосы. Мол, послушные, не требуют укладки. Светлые, вьющиеся, они не торчат в разные стороны, словно пружины от матраца, а лежат мягкой, воздушной волной. Прямо парнишка из рекламы «этот волшебный гель придаст вашим волосам дополнительный объем». Но он не пользуется гелем. Парикмахерша не в курсе его занятий, и, слава богу! Девушка не в его вкусе, и лучше уж держать ее на расстоянии.

Мать появилась в прихожей и начала привычно брюзжать:

— Неблагодарный, непослушный, недостойный сын…

— Я не твой сын, — не отрываясь от зеркала, возражает он. Эту семейную тайну узнал еще в детском саду, когда стали дразнить подкидышем. Теперь уж и болеть перестало. Ну, подкидыш, и что с того?

— Да ты посмотри на себя!

— Смотрю. Радуюсь.