Принц фальшивых героев

Судя по всему, в этой обители зла дешевые спецэффекты любили столь же страстно, как в логове моего старого приятеля Аспирина. Не знаю, с чем это связано, могу лишь предположить, что слишком долгое пребывание в роли седовласого мудреца оказывает на и без того нестабильную психику злобного колдуна негативное влияние.

Спалить город ради того, чтобы декламировать свои жалкие вирши на фоне агонии великой столицы, черпая в трагедии извращенное вдохновение,— нет, такое в местном клубе сумасшедших иллюзионистов считалось неприличным: примерно как мелкое жульничество в среде крупных игроков. А вот загромоздить сцену пошлой бутафорией, обильно приправленной массовкой из дрессированных слонов, спортивно настроенных медведей на самокатах и табором цыган в придачу — это тут было в порядке вещей. Обитель повелителя тьмы в этом плане мало чем отличалась от логова Аспирина.

Я даже успел мимоходом подумать, что этот нескончаемый калейдоскоп ужасов мог бы наскучить, если бы так откровенно не путал.

Но сформулировать мысль до конца не удалось. Не прошло и нескольких секунд после окончания ментальной трепанации моего несчастного черепа, как яркая вспышка света болезненной иглой пронзила глаза. Первым, кого я увидел, оправившись от светового шока и сконцентрировав взгляд, был немолодой усталый джентльмен, сидящий в кресле-качалке. Тихо потрескивали дрова в камине. Седовласый мужчина одной рукой поглаживал добермана, лежащего у его ног, а другой задумчиво постукивал по набалдашнику элегантной трости из черного дерева.

Не знаю уж почему, но я был уверен, что это именно черное дерево, хотя прежде ни разу в жизни не видел ничего подобного. Этот мираж смотрелся почти как классический персонаж староанглийской литературы, во всяком случае — в моем представлении. Он очень естественно вписывался в антураж комнаты, копирующей обстановку старинного особняка.

В этой крупнобюджетной исторической постановке все было практически идеально, если бы не пара мелких недочетов. Во-первых, непонятно, для чего мужчина надел черные солнцезащитные очки, полностью скрывающие глаза, и, во-вторых, когда доберман открыл пасть, чтобы высунуть язык, оттуда вывалились несколько жирных белесых личинок, которых собака немедленно съела, после чего во избежание дальнейших недоразумений держала пасть закрытой.

— Мне нужно спокойно поговорить с тобой,— сказал джентльмен.— Поэтому я вынес из твоего сознания этот образ как наиболее успокаивающий. Насколько я понял, он ассоциируется у тебя с доверительной беседой в спокойной, располагающей к дружбе обстановке.

Я вспомнил про белесых слизней, которые, судя по всему, весело ползали в чреве собаки, и мне опять стало нехорошо. Эта обстановка скорее походила на оживший кошмар из жизни вампиров, поэтому совершенно не оправдывала своего предназначения — успокаивать и восстанавливать душевное равновесие.

— А нельзя ли... хм... убрать собаку? Хотя бы ненадолго? — как можно деликатнее, чтобы не обидеть хозяина и его четвероногого глистастого любимца, поинтересовался я, с трудом борясь с подкатывающей к горлу тошнотой.

Одно легкое движение руки — и нервирующее меня создание, с чувством собственного достоинства, не спеша удалилось со сцены.

— Теперь мы можем спокойно поговорить? — спросил джентльмен.

— Да.

— Тогда сразу же начнем с главного. Ты уже знаешь, что несешь в себе «Растворитель миров»?

— Да.

— И знаешь, что будет, если твои жизненные процессы остановятся?

— Да.

— Что?

— Конец этому миру.

Он улыбнулся, и я увидел, что с зубами у него все в порядке. Не то чтобы меня это приободрило, но хотя бы немного успокоило.

— Не просто миру, а всей вселенной.

«Лично для меня это не играет особой роли, лишь бы все вы сдохли»,— подумал я, но вслух сказал:

— Мне очень жаль.

Не знаю, повлияло ли на его реакцию мое вечное амплуа бездарного актера или здесь сыграло роль то, что мои бесхитростные мысли Антопц читал, словно раскрытую книгу. Как бы то ни было, моему фальшивому сочувствию он не поверил.

— Мне тоже жаль, что я не могу просто оторвать тебе голову и засунуть ее в банку со спиртом,— очень отчетливо и внятно произнес ужасный колдун, и я понял, что это не пустые слова.

В этот момент я особенно ясно почувствовал, что балансирую на лезвии бритвы и если все еще жив, то только благодаря «Растворителю миров». Но паранойя внутри моего мозга жила собственной жизнью; происходящего она не понимала да и не хотела понять.

«Мои соболезнования»,— чуть было не произнес я с ее подачи, скривив рот в судорожной ухмылке, но, к счастью, вовремя прикусил язык.

Нервы за последнее время стали совсем ни к черту, и мне стоило просто чудовищных усилий держать под контролем свое больное подсознание, оставаясь при этом в более или менее стабильном состоянии.