Принц Галлии

— Да, я признаю, что это будет мезальянс, — со всей решительностью, на которую он был способен, продолжал Филипп. — Но я не вижу в этом ничего постыдного — ни для меня, ни для вас, ни для всей нашей семьи. Я женюсь, и вы не в силах воспрепятствовать этому.

— Но и согласия своего я не дам, — жестко отрезал герцог. — И вообще, нам больше не о чем разговаривать. Я знать вас не хочу.

С этими словами он повернулся к Филиппу спиной и пошел прочь от уже дважды отвергнутого им сына. Слуги с факелами и личные телохранители последовали за своим господином, однако дворяне из свиты герцога и оба преподобных отца остались на мосту в обществе Филиппа и его друзей.

Некоторое время после ухода герцога все молчали, никто не решался заговорить первым. Филипп стоял неподвижно, в унылой задумчивости глядя себе под ноги, как вдруг кто-то положил руку ему на плечо. Он вздрогнул от неожиданности, поднял глаза и увидел перед собой молодого прелата.

— Позвольте представиться, сударь, — произнес тот с выразительным акцентом, выдававшим в нем уроженца Рима. — Я Марк де Филиппо, недавно назначенный младшим викарием тулузской архиепархии.

— Очень мило, — рассеянно ответил Филипп. — Рад с вами познакомиться, преподобный отец.

— Я бы не хотел, чтобы вы называли меня отцом, — сказал викарий.

Странные нотки, прозвучавшие в его голосе, и фамилия, образованная от личного имени, что зачастую указывало на незаконнорожденность, заставили Филиппа попристальнее приглядеться к молодому прелату. У него были темные волосы и слегка смуглая кожа — но линия рта, форма носа, очертания подбородка, разрез широко расставленных небесно-голубых глаз и другие детали помельче определенно выдавали семейную схожесть.

— Говаривали, что я не единственный отверженный сын моего отца, — промолвил потрясенный Филипп. — Я слышал, что еще до первого брака у него был роман…

— Логическим завершением которого было мое рождение, — невозмутимо подтвердил викарий. — Впрочем, давайте поговорим об этом позже и в другом месте.

— Да, конечно, — сказал Филипп, взяв себя в руки. — Сейчас я возвращаюсь в замок моего друга, Эрнана де Шатофьера. Если не возражаете, мы можем поехать вместе.

Викарий медленно кивнул:

— Пожалуй, так я и поступлю. Все равно делать мне здесь нечего. Я уже выполнил необходимые формальности, представился господину герцогу, как и надлежало, поскольку я буду курировать ортезскую епархию. — Он сделал короткую паузу. — Не скажу, что это была приятная процедура, и у меня нет желания оставаться здесь на ночь.

— Тогда решено. Я уверен, что мой друг будет рад такому гостю. — Филипп немного помолчал, потом добавил: — Сколько себя помню, я всегда мечтал иметь брата, которого не стыдился бы, и сейчас… Сейчас я в смятении. У меня появилась надежда…

— Думаю, мы не разочаруем друг друга, — сказал молодой прелат.

В четырнадцатый день своего рождения Филипп стал совершеннолетним, встретил свою первую любовь, обрел единокровного брата и был изгнан из отчего дома. Тот день был очень богат на события, и именно в тот день закончилось детство Филиппа.

Глава VIII Дон Филипп, герцог Аквитанский

Близ полудня 24 апреля 1452 года, то есть без малого через семь лет после описанных в предыдущей главе событий, сквозь толпу на Главной площади Тараскона уверенно прокладывал себе дорогу роскошно одетый всадник на здоровенном вороном коне. Это был геркулесового телосложения великан лет двадцати пяти — тридцати с виду, хотя на самом деле ему еще не исполнилось и двадцати одного года. Его богатый наряд, гордая и величественная осанка безошибочно свидетельствовали о знатности происхождения, а широкий белый плащ с черным восьмиконечным крестом тамплиеров указывал на принадлежность к рыцарскому ордену Храма Сионского.

Следом за вельможей-тамплиером ехал невысокий стройный юноша лет восемнадцати. Одет он был довольно скромно, но со вкусом. Взгляд его карих глаз выражал некоторую настороженность; он явно опасался, что толпа, пропустив гиганта, вновь сомкнется перед ним, и поэтому держал наготове шпагу, что немного придавало ему уверенности в себе.

Вскоре оба всадника пересекли площадь и остановились перед воротами внутренней крепостной стены, за которой находился герцогский дворец.

— Что угодно вашему преподобию, господин рыцарь? — почтительно осведомился старый слуга, который тотчас возник перед ними.

Великан с кошачьей грацией соскочил с коня. Вслед за ним, вложив шпагу в ножны, спешился и его спутник. Их лошадей по знаку слуги подхватили за поводья конюхи.

— Не называй меня преподобием, любезный Эмилио, — произнес рыцарь в ответ, и его густо загорелое лицо осветилось лучезарной улыбкой. — Плюнь на плащ и получше присмотрись ко мне. Неужели я так сильно изменился?

Старый Эмилио близоруко прищурился, затем всплеснул руками и радостно воскликнул:

— Батюшки! Господин де Шатофьер! Простите, что не признал вас сразу, монсеньор, старею уже… Так, значится, вы живы?

— Нет, — покачал головой Эрнан. — К сожалению, я погиб в Палестине, мир праху моему.

Слуга захихикал: