Принц Галлии

— А чтоб тебе пусто было! Ты вбил себе в голову эту чушь лишь затем, чтобы еще больше жалеть себя. Отверженный, презираемый, всеми гонимый — ах, какой необъятный простор для самоуничижения! Небось, тебе жутко приятно мучить самого себя, ты просто упиваешься своими страданиями, как пьяница вином. Боль приносит тебе наслаждение, а чувство унижения и обиды доставляет тебе какую-то противоестественную радость. Это безобразие, приятель, это недостойно мужчины. Вот я, когда... — Тут Эрнан прикусил язык, явно сболтнув лишнее.

Однако Этьен был парень смышленый. Он мигом сообразил, что имел в виду Шатофьер.

— У вас было совсем иначе, господин граф. Она вас не предала, она умерла. Вам легче.

Эрнан промолчал. Разумеется, ему было что ответить на это. Он мог бы сказать: «Да, ты прав, она не предала меня. Она до конца оставалась верной мне. Но и покончила с собой потому, что любила меня. Ты, парень, свободен — и перед Бланкой и перед своей совестью. А я — нет. Я должен хранить верность той, кого уже давно нет в живых. Она защитила свою честь своей смертью, и с моей стороны было бы бесчестием предать ее память. Так кому же легче, скажи? По крайней мере, ты можешь утешать себя тем, что Бланка твоя жива, что отнял ее у тебя не Гийом Аквитанский, а Филипп. Красавчик-Филипп. Коротышка...» Так ответил бы Эрнан, если бы ему вдруг вздумалось излить свою душу.

Но это было не в его привычках. Помолчав немного, он сдержанно произнес:

— Пойми, наконец, приятель, ведь я желаю тебе только добра...

— Да катитесь вы к черту со своими добрыми пожеланиями! — неожиданно грубо огрызнулся Монтини.

Эрнан тяжело вздохнул:

— По идее, мне следовало бы еще разок отдубасить тебя, но, вижу, это безнадежно. Тебя только могила исправит... Гм, могила, — пробормотал он себе под нос, пришпорил лошадь и вскоре догнал д’Альбре. — Несносный мальчишка! — поделился он с ним своими впечатлениями.

— Вот не понимаю, — пожал плечами Гастон. — К чему тебе лишняя забота? Оставил бы его под арестом и все тут.

— Чтобы Филипп во время моего отсутствия убил его? Нет, спасибочки! Монтини, конечно, виновен, не отрицаю, но он и так здорово наказан. Женщина, которую он безумно любит, бросила его, да и его младшая сестра несчастна в браке... Между прочим, тебе не кажется, что слишком уж много браков заключается не по взаимной любви: та же Матильда и Габриель, Анна Юлия и Филипп, Маргарита и граф Шампанский, Амелина и Симон, Бланка и граф Бискайский, подозреваю, что и Элеонора Кастильская не очень-то рада своему титулу королевы Италии, да и у тебя с Клотильдой... — Вдруг он осекся, изумленно глядя на искаженное гримасой боли лицо Гастона. — Что случилось, дружище? Тебе плохо?

— Клотильды уже нет, — сипло произнес Гастон, избегая взглядом Эрнана. — Она умерла.

От неожиданности Шатофьер резко осадил лошадь.

— О Боже! Когда?

Д’Альбре тоже остановился.

— В среду. А вчера утром ко мне прибыл гонец с сообщением о ее смерти.

— И ты все это время молчал?!

— Хотел было сказать Филиппу, но как раз тогда он места себе не находил из-за тех подозрений относительно беременности Бланки, и у меня просто язык не повернулся. Ну, а потом он был так счастлив...

— Сукин ты сын! — вскипел Эрнан. — Почему мне не сказал?

— Как это не сказал? Вот же я говорю тебе.

— Это сегодня. А вчера?

Гастон горько вздохнул:

— Ты предложил мне составить тебе компанию, и я боялся, что, узнав обо всем, ты передумаешь, уговоришь меня поехать в Тараскон. А я не хотел туда ехать, не хотел и оставаться в Памплоне, видеть наших, смотреть им в глаза. Я готов был бежать на край света.

— Почему?

— Потому что мне стыдно, Эрнан, — с неожиданным пылом ответил Гастон. — Потому что именно я виновен в смерти Клотильды. Симон каким-то образом прознал о моих планах насчет развода и написал Амелине — а та взяла и рассказала Клотильде. Это, конечно же, потрясло ее... — Он сглотнул. — У нее начались преждевременные роды... и она умерла... Они оба умерли — Клотильда и ее ребенок... мой ребенок... сын... Я так долго ждал сына, моего наследника... а он умер, так и не родившись... Из-за меня умер! — Гастон ударил шпорами лошадь и вырвался вперед.

Некоторое время Эрнан ехал позади. Когда, наконец, он поравнялся с д’Альбре, лицо у того было спокойным и сосредоточенным.

— А знаешь, Гастон, что это такое? Это совесть. Она всегда просыпается слишком поздно и в самый неподходящий момент.

Гастон ничего не ответил, как будто вообще не расслышал реплики Эрнана. А тот после минутного молчания задумчиво произнес:

— И все-таки странная череда смертей, ты не находишь? Все началось с короля Фернандо Кастильского, затем граф Байоннский с обоими сыновьями, виконт Готийский, виконт Иверо, святейший отец, Филипп-Август Французский, Филипп де Пуатье, а теперь вот и твоя жена.

— Каждую минуту кто-то где-то да умирает, — сухо произнес Гастон. — И я не вижу, чему тут особенно удивляться.

— Э нет, дружище, таки есть чему. Ведь все эти смерти так или иначе затрагивают меня — ну, точно мор какой-то пошел...

ГЛАВА LXIII. КЛАВДИЙ ИВЕРО