— Ей страшно не везет в личной жизни. Сперва ее прочили в жены императору, но выдали за графа Бискайского. Потом этот нищий проходимец, Этьен де Монтини, воспользовался ее отчаянным положением и вскружил ей голову. А теперь вот кузен Красавчик... Нет-нет, против него я ничего не имею. Он замечательный парень, даже слишком замечательный для Бланки. Ей бы кого попроще.
— Боюсь, я не понимаю тебя, Елена.
— А что тут непонятного? Красавчик — давнишняя любовь Бланки; а судя по ее последним письмам она и вовсе помешалась на нем, так его боготворит...
— Он тоже боготворит ее, — заметил Гастон.
— Но долго ли это продлится, вот в чем вопрос. Красавчик непостоянен. Когда-нибудь он все равно охладеет к ней, как бы страстно он ни любил ее сейчас, и тогда Бланку постигнет еще одно разочарование в жизни.
— А вот Шатофьер боится обратного. Он опасается, что Филипп расторгнет свою помолвку с Анной Юлией и женится на Бланке.
Елена изумленно подняла брови:
— Он серьезно?!
— Как нельзя более серьезно. Ты просто не видела, что творится с Филиппом. Он будто сдурел. Таким влюбленным я его никогда не видел... Впрочем, нет, вру, видел. Семь лет назад. Тогда он влюбился в кузину Эрнана по матери — ты же знаешь эту историю, — и женился. Так что все может случиться. Раз он когда-то пошел на поводу у своих страстей, поставив под угрозу свою будущность, то сейчас вполне способен наплевать на все политические расчеты, жениться на Бланке и силой отобрать у Робера Третьего королевскую корону, как это чуть не сделал его отец, когда покойный Робер Второй не согласился по доброй воле выдать за него дочь. Не стоит забывать, что Филипп —
— И все-таки я боюсь за Бланку.
Гастон пристально посмотрел ей в глаза и усмехнулся:
— А может, ты просто ревнуешь ее?
Елена покраснела и в смущении опустила глаза.
— Да вы что, все сговорились с Маргаритой?! Что за вздор вы несете, в самом деле!.. Кстати, чуть не забыла. Как поживает моя милейшая кузина? Что у них с Тибальдом?
— Скучать им не приходится, жизнь бьет ключом. А намедни они обменялись рогами.
— Ну, наконец-то! И кому принадлежит пальма первенства?
— Графу. Но Маргарита в долгу не осталась. Вчера она завлекла в свою постель Симона.
— Твоего зятя? Но ведь он, прошу прощения, глупенький.
— Вернее сказать, инфантильный, — уточнил Гастон. — Он еще ребенок, причем ребенок очень милый. Наверное, Маргарита оценила это.
После некоторых размышлений Елена согласно кивнула:
— Возможно, ты прав. Маргариту привлекают либо неопытные юнцы, вроде того же Симона де Бигора или моего несчастного брата, либо закоренелые бабники, как-то граф Тибальд или кузен Красавчик... Другое дело, я, — добавила она и д’Альбре мгновенно уловил в ее голосе кокетливые нотки. — Вот мне больше нравятся зрелые мужчины. К примеру, такие, как ты.
Гастон ухмыльнулся:
— И скольких же зрелых мужчин ты знала?
— Пока ни одного. Но вскоре я намерена наверстать упущенное. И начать думаю с тебя.
— Вот как! — несколько обескуражено произнес он, застигнутый врасплох этим предложением. — Ты...
— Да, — ответила Елена, глаза ее томно заблестели. — Да! Я сама набиваюсь.
— Однако! За эти полтора месяца ты, оказывается, здорово изменилась. Прежде изображала из себя такую целомудренную недотрогу, лишь изредка позволяла мне поцеловать тебя в губы, да и то из чистой шалости. А теперь вот напрямик приглашаешь меня в свою постель. В чем причина такой внезапной перемены?
Елена вздохнула:
— Такова жизнь, Гастон. Это жизнь меня изменила, против моей воли. Я всегда любила Рикарда, любила гораздо сильнее, чем следовало сестре любить брата. Сколько себя помню, я сожалела, что он мой родной брат... Но вот Рикард умер. Я горько оплакивала его, я выплакала по нему все слезы, что у меня были... — Тут она всхлипнула, готовая, вопреки своим же словам, снова разрыдаться.
— Успокойся, Елена, — ласково сказал Гастон. — Не думай о прошлом. Что было, того не вернешь.
С минуту она жалобно смотрела на него, затем отвела взгляд и продолжила: