Принц Галлии

Между тем на трибунах начались беспорядки. Противники иезуитов, искренне возмущенные весельем сторонников последних, вознамерились проучить наглецов, и вскорости стычки переросли в грандиозную потасовку. Пока стражники вместе с королевскими гвардейцами унимали буянов, высокие гости от всей души забавлялись этим зрелищем.

Наконец страсти поостыли и турнир возобновился. Филипп без особых усилий вышиб из седла виконта де ла Марш, а возвращаясь обратно, увидел, что над шатром Александра Бискайского уже развевается красно-черное знамя ордена иезуитов-меченосцев, под которым выступал граф де Барейро.

В пяти остальных поединках первого круга уверенную победу одержали зачинщики. Особенно лихо расправились со своими противниками Гуго фон Клипенштейн и Тибальд де Труа, граф Шампанский.

Когда на арену въехала вторая семерка рыцарей, Филипп ожидал вызова со стороны Серхио де Авилы-и-Сан-Хосе, но упомянутый кабальеро предпочел сразиться с графом Оской. Зато следующий…

— Великолепный и грозный сеньор Хуан Родригес… — объявил герольд.

«Родригес… Родригес… — лихорадочно перебирал в памяти Филипп, тем временем как закованный в блестящие латы всадник с опущенным на лицо забралом и черным щитом без герба и девиза приближался к его шатру. — Есть что-то знакомое — но что?»

— …вызывает на поединок великолепного и грозного сеньора Филиппа Аквитанского!

К Филиппу подбежал один из младших герольдов.

— Монсеньор, вызвавший вас рыцарь отказался сообщить свое настоящее имя, ссылаясь на принесенный им в прошлом году обет в течение пяти последующих лет совершать ратные подвиги инкогнито.

— Так вот оно что! — сказал Филипп. — Стало быть, Родригес — вымышленное имя?

— Да, монсеньор. И у нас нет никакой уверенности, что этот господин на самом деле посвященный рыцарь и вправе скрестить с вами копье. Так что вы можете…

— Правила мне известны, сударь, — перебил герольда Филипп. — Коли сей рыцарь принес обет, я не буду настаивать, чтобы он нарушил его, публично назвав свое имя. Я готов переговорить с ним с глазу на глаз.

Когда все семеро рыцарей выбрали себе противников, маршал-распорядитель велел немного обождать с началом поединков, а главный герольд в изысканных выражениях объяснил публике, в чем причина заминки. Филипп и «Хуан Родригес» съехались в центре арены.

— Господин рыцарь, — сказал Филипп. — Меня вполне удовлетворит, если вы сообщите свое настоящее имя и какого вы рода. Даю слово чести, что никому не открою ваше инкогнито без вашего позволения.

В ответ «Хуан Родригес» приподнял забрало.

— Ба! — пораженно воскликнул Филипп. — Родриго де Ортегаль! Выходит, грош цена заверениям вашего преемника, что вы находитесь под стражей.

— Он не солгал, — сухо ответил бывший прецептор. — Но четыре дня назад я бежал из тюрьмы.

— Чтобы взять реванш?

— Да! — Глаза его засияли ненавистью. — Я требую смертного поединка.

— А я отказываюсь, господин иезуит. Мы будем сражаться турнирным оружием.

— Ага, вы испугались!

Филипп бросил на Родриго де Ортегаля презрительный взгляд.

— Вы пытаетесь рассердить меня, но напрасно стараетесь. Я стою неизмеримо выше вас и любых ваших оскорблений и не позволю вам испортить праздник кровавым побоищем.

— Ну что ж, — произнес иезуит. — У меня не остается иного выхода, как публично обозвать вас трусом.

Филипп побледнел.

— В таком случае, я буду вынужден сообщить маршалам, что не считаю вас вправе сразиться со мной. И тогда, если вы не скажете им свое имя, вас с позором выдворят с ристалища, а назоветесь — арестуют, как беглого преступника.

Бывший прецептор опустил забрало на лицо.

— На сей раз ваша взяла, монсеньор. Но берегитесь, — в его голосе проступили зловещие нотки, — и покрепче держитесь в седле. Если я сшибу вас, пощады не ждите.

— Хорошо, господин иезуит, я приму это к сведению…

Филипп крепко держался в седле, и при первом же столкновении Родриго де Ортегаль был повержен.

— Мы еще встретимся, монсеньор, — простонал иезуит, когда Филипп проезжал мимо него, направляясь обратно к шатру.

— Надежда умирает последней, — высокомерно усмехнулся он.

Во втором круге выбыл из состязаний Педро Оска, и его место занял Серхио де Авила-и-Сан-Хосе, впрочем, ненадолго — после следующего круга над пятым от помоста шатром взвилось знамя Монтальбанов.

Эрнан де Шатофьер доказал свое превосходство над Ричардом Гамильтоном, причем весьма эффектно: тот с такой силой грохнулся оземь, что не смог самостоятельно подняться, и его пришлось уносить с ристалища.