К этому времени граф де Пуатье уже перестал что-либо соображать, кроме того, что в правой руке у него вместительный кубок, а в кубке — вино, которое надо пить. Изабелла даже не стала прощаться с ним. Ей было хорошо знакомо это агрессивное беспамятство, в которое впадал наследник французского престола, когда напивался в стельку. В таком состоянии он никого, кроме своей кормилицы, не узнавал, а всех прочих, кто пытался заговорить с ним, в том числе и родителей, посылал в очень неприличные и весьма отдаленные места.
Когда Филипп и Изабелла выходили из зала, за их спиной послышался едкий комментарий Маргариты:
— Приношу свои извинения, кузен Фернандо. Ведь поначалу я грешным делом подумала, что вы малость присочинили насчет нескольких свиданий в одну ночь…
Филипп ухмыльнулся. Он уже забыл о своей перебранке с Маргаритой. Будучи вообще злопамятным, Филипп, однако, не мог подолгу держать зла на хорошеньких женщин.
— Боюсь, принцесса, — произнес он, — что граф, муж ваш, сегодня вряд ли способен посетить супружеское ложе.
Изабелла сделала вид, что не поняла его тонкого намека, а сопровождавший их паж украдкой захихикал.
Глава XLIV
в которой Филипп доказывает, что не привык долго оставаться в долгу
По пути в восточную башню они не разговаривали. Изабелла искоса поглядывала на Филиппа и то и дело заливалась краской. Во всем ее облике, в каждом ее движении чувствовалось необычайное напряжение, будто она решала про себя какую-то мучительную дилемму.
Возле дверей ее покоев Филипп взял Изабеллу за обе руки и спросил:
— Так вы точно сожгли мои долговые расписки или только припрятали?
В ответ она смерила его томным взглядом и тихо, но с пылом, произнесла:
— Анна даже не представляет, как ей повезло с мужем. Надеюсь, когда-нибудь она поймет это и думать забудет про девчонок.
Изабелла рывком прижалась к Филиппу и жадно поцеловала его в губы. Но не успел он опомниться и заключить ее в объятия, как она быстро отстранилась от него, даже чуть оттолкнула, и скрылась за дверью.
Несколько секунд Филипп стоял, не двигаясь с места, и растерянно таращился на дверь. Затем он посмотрел на ухмылявшегося пажа, затем снова на дверь, наконец пробормотал: «Черти полосатые!» — и ворвался внутрь.
В два прыжка он пересек маленькую переднюю и вихрем влетел в прихожую, едва не столкнувшись с Изабеллой. Лицо ее было бледное, как мрамор; она прижимала руки к груди и прерывисто дышала. В полумраке комнаты, освещенной лишь одной свечой, ее изумрудные глаза сияли, как две яркие звезды.
«У меня еще никогда не было зеленоглазых женщин», — почему-то подумал Филипп.
Тут он увидел стоявшую в стороне горничную и прикрикнул на нее:
— Пошла вон!
Девушка растерянно заморгала и не сдвинулась с места. Филипп схватил ее за плечи и вытолкал в переднюю. Захлопнув за ней дверь, он сразу же бросился к Изабелле.
Они целовались наперегонки. Едва переведя дыхание, они снова и снова осыпали друг друга жаркими поцелуями… Но вдруг Изабелла положила свою белокурую голову ему на плечо и тихо заплакала.
Филипп растерялся. Женский плач выбивал его из равновесия, и всякий раз невесть почему на глаза ему тоже наворачивались слезы. Он усадил Изабеллу в ближайшее кресло, сам опустился перед ней на колени и сжал ее руки в своих.
— Не плачь, милая, — взмолился он. — Прошу тебя, не плачь. Если ты не хочешь, я не стану принуждать тебя.
— О нет, нет! Ты был прав. Я хочу, чтобы ты остался со мной.
— Но почему ты плачешь?
— Это я так… от счастья. Я уже оставила надежду когда-нибудь свидеться с тобой… Но вот, благодаря Маргарите, мы снова вместе, и ты опять целуешь меня… как и тогда…
— Ты все еще помнишь об этом? — спросил Филипп, нежными прикосновениями губ собирая с ее щек слезы.
— Да, помню. Все до последней мелочи помню. — В глазах Изабеллы заплясали изумрудные огоньки. — Я никогда не забуду ту неделю, которую ты провел у нас в Сарагосе.
— Я тоже не забуду…
— Особенно тот последний вечер, когда ты явился ко мне в спальню якобы для того, чтобы попрощаться со мной. И тогда мы чуть не переспали.
Филипп улыбнулся — мечтательно и с некоторым смущением.
— «Чуть» не считается, Изабелла. — Он крепче обнял ее и прижался лицом к ее груди. — Тогда мы здорово испугались.
— Как? Ты тоже?
— Еще бы! У меня аж поджилки тряслись.
— А мне сказал, что не хочешь лишать меня невинности вне брака.
— Надо же было как-то оправдать свое отступление. Да и скрыть испуг. Вот я и сказал, что первое пришло в голову.
— Подумать только! — томно произнесла Изабелла, запуская пальцы в его золотистую шевелюру. — У тебя — и поджилки тряслись!
— Тогда я был ребенком, — пробормотал Филипп, изнывая от блаженства; ему было невыразимо приятно, когда женщины трепали его волосы. — Я был невинным, неиспорченным ребенком. Лишь через два месяца мне исполнилось тринадцать лет.
— А мне уже шел шестнадцатый.