– Да радоваться-то особо нечему. Я должен срочно сообщить, что десять минут назад на территории клиники, принадлежащей Вишневскому, произошел взрыв. Взорвался «Мерседес» с Адамовым и, кажется, племянником Ромна Арсеньевича Андреем.
Кроме них, погибло еще трое.
– Как это произошло?
– На моих глазах, – чуть раздраженно ответил генерал Еременко. – Люди Адамова утверждают, что заложить мину могли только те люди, которых я взял с собой.
– Те, которых порекомендовал я? – отозвался Антон Николаевич. – Это интересно. И что, вы собираетесь проверять их?
– Люди Адамова… они… настаивают!
– Вот видите – в одной короткой фразе вы дважды запнулись. Если бы настаивал Вишневский или Адамов, то это дело другое. Но оперировать неопределенными величинами – «люди настаивают» – это не наш калибр, Константин Ильич. Вы меня понимаете?
– Так что я должен делать?
– Запустить следствие и по предварительным результатам его явиться ко мне с докладом. Сейчас посмотрю, в какое время вы это сделаете. Ага… сейчас… в девятнадцать двадцать.
Генерал промычал что-то вроде «угу», положил трубку и головокружительно выругался.
– Куда это ты звонил? – спросил его следователь Генпрокуратуры, еще не отошедший от взрыва.
– И не спрашивай, Иван Алексеич, – отмахнулся тот, а потом обмахнул платочком потный лоб и добавил нарочито небрежно, но с горькими усталыми интонациями:
– В администрацию Президента…
…На другом конце линии тоже положили трубку. Лысеющий мужчина в дорогом сером костюме – очевидно, «Brioni». У мужчины было длинное узкое лицо с холодными серыми глазами и утиным носом, строгие тонкие губы и властный подбородок, выдающийся вперед.
Он постучал длинным пальцем по массивной черной папке и негромко произнес:
– Ну вот… а Фирсов говорил, что это совершенно невозможно.
И он растянул свои тонкие губы в хищной полуулыбке, неприятно кривя при этом узкое лицо. Такое знакомое почти каждому россиянину и довольно часто торчащее в теле-«ящике».
– Буквально несколько минут назад в столице зарегистрировано очередное громкое преступление. В полдень возле …ской больницы взорвался «Мерседес-600», в котором находилось четыре человека, среди них глаза службы безопасности убитого вчера олигарха Вишневского и, по всей видимости, племянник Вишневского, известный певец Аскольд. Опознание тел продолжается…
Воронцов плюнул в окно и выключил радио.
И тут произошло, как говорится, главное событие уик-энда.
На обочине дороги торчала шатающаяся тощая фигура в рваной рубахе и перепачканных штанах. По всей видимости, этот гражданин переживал сильнейший похмельный синдром, потому что только что вылез из-за мусорного контейнера, где он благополучно блевал, отравляя жизнь и атмосферу какому-то синеморного образца старичку, копошившемуся в мусорном баке с видом специалиста по цитологии, разглядывающего в микроскоп образец растительной ткани.
…Вытащив свое длинное нескладное туловище с длинными и тощими, как у журавля, ногами, на проезжую часть, похмельный товарищ теперь рассекал вдоль бордюра и усиленно тормозил тачки, вероятно, только чудом не попав под несколько проезжающих мимо машин.
Сергей истерически захохотал, напугав вздрогнувшую всем телом Лену, и, резко тормознув, высунулся из окна и весело проговорил:
– Садись, Алик Иваныч.
Тот оторопело выпялился на Воронцова, выпучил глаза, потом закрыл сначала один, а потом другой, и начал открывать в той же смехотворной последовательности: сначала на багровой и опухшей с похмелья харе проклюнулся правый, совершенно бессмысленный красный глаз, а потом и левый, выражавший ужас и изумление.
– Да быстрее ты садись, идиот! – прикрикнул на него Сережа Воронцов. – Сваливать пора!
– Куда? – тихо пробормотала Инна, глядя на то, как Мыскин складывает свое длинное тело вдвое и буквально втыкается головой в пространство салона. – Из Москвы-то нас точно не выпустят.
– Я знаю, – бросил Сергей. – Конечно, не выпустят. Я так чувствую, заказчик всего этого переполоха сидит на самом верху. Где-нибудь этак на первых ступенях трона… близко к президенту.
При этим словах Мыскин почувствовал первые симптомы белой горячки и начал читать «Отче наш», отчаянно перевирая слова и «иже еси на небеси» произнося ну уж как-то совсем непотребно. Лена же тревожно спросила:
– Что же делать?
– Отсидеться! – сказал Воронцов. – Есть у меня один верный человек, который нас не выдаст.
– Кто?
– Мой бывший командир, подполковник Котляров. Точнее, полковник – он вышел в отставку с повышением.
– Как? – быстро переспросила Лена. – Котляров?
– Да. А что такое? Что-то не то?
– Да нет, – переводя дыхание, быстро ответила Лена, – ничего, нормально. Просто у меня в Москве был знакомый Котляров, так он редкий ублюдок.
– Ну, Котляров – фамилия дов-вольно распространенная, – пробулькал Мыскин. – Это тебе не какой-нибудь Пржевальский или… кгм… Красно-бельмо-вский…
Сережа сказал: