Принц и Принцесса (СИ)

Каждый раз, когда я оказывалась с Северусом в одном помещении, у меня разрывалось сердце. Но он никогда не увидит моих слез, моей боли. Ничего он больше не увидит.

Мы игнорировали друг друга, не замечали друг друга, будто и не было ничего. Да и что было? Только моя нечаянная любовь к нему? Это не считается.

Идиотка.

Тупица.

Дура.

Наивная.

По вечерам меня скручивало от боли. Я скулила, как брошенные щенок. А еще по вечерам меня звало мое призвание. Признай, признай, признай. Я шипела от двойной боли, но упрямо не признавала. Хватит с меня и одного признания. Моей идиотской любви к этому чертовому колдуну, для которого я ничего не значу.

Никто из моих братьев не приходил, хотя я знала, что они все следят за каждым моим шагом, ожидая того момента, когда я сдамся и признаю. Или это не поражение?

Днем я была неприступно-холодной, а по вечерам, как только закрывала дверь в свою комнату, я сползала вниз и начинала рыдать. Глухо. Отчаянно. Задыхаясь от боли. Без надежды на что-либо. Я хотела разодрать когтями свою грудь, чтобы выпустить уже наконец оттуда этот клубок боли, но я знала, что это не поможет: там была черная дыра. Бесконечная, как небо.

Иногда я летала, но разве от себя улетишь? Я уже начинала жалеть, что я бессмертная. Как бы славно было покончить с собой, прекратить эту пытку: видеть его каждый день и знать, что надежды нет. Никаких шансов. Ты никто, Айва, для него. Ничто. Он не любит тебя. И никогда не полюбит.

Никогда. Самое жестокое слово. Оно не оставляет ничего. Только одна темнота вокруг. Без воздуха. Без жизни. Без ничего.

Я не ходила в Хогсмид. Только класс, Большой Зал и комната. И все. Вот твоя проторенная дорожка. Ни шагу с нее. Меня даже лестницы перестали раздражать.

В моей жизни осталась только боль. И больше ничего.

Да еще призвание.

========== Глава 24. ==========

На Китайский Новый год Большой Зал украсили в китайском стиле, вместо свечей в воздухе парили китайские фонарики, везде были изображения драконов, на столах была только китайская еда. Меня все поздравляли. Я поздравляла всех в ответ. Но радости не было никакой. Я давно забыла, что такое счастье, беззаботность и радость. Что такое улыбка. Казалось, мои губы разучились улыбаться, а все мышцы, отвечающие за это действие, атрофировались.

Я знала, что директор Дамблдор пытается меня порадовать, и я старалась его не разочаровать. Получалось так себе. И Северус. Сидящий прямо, будто палку проглотил, будто и не видел ничего, с отвращением смотрящий на незнакомую еду. Его уговаривали попробовать, ведь все было действительно вкусно, но я краем глаза (ни за что не поворачивать в его сторону голову) видела, что он сомневается и серьезно раздумывает над тем, не бросится ли сейчас еда на него, желая съесть колдуна. Он осторожно взял палочки для еды, посмотрел на них, будто это была какая-то очередная гадость, и положил на место. Затем, ни слова не говоря, он встал и вышел за дверь позади преподавательского стола.

Гениально.

Я со вздохом положила свои палочки. Аппетит совсем пропал. Нет, все было вкусно, зал украсили по всем правилам, и на секунду мне показалось, что я дома. Только сейчас я поняла, как я соскучилась по дому. По отцу. По братьям. По Китаю, в конце концов. Может, ну это все к Дракону? Я посмотрела на потолок. Он был темный, значит, на улице давно уже глубокий вечер. Ну да, ужин же. Праздничный.

Что я здесь делаю? На что надеюсь? Почему медлю? К глазам поступили слезы. Я глубоко вдохнула, чтобы не заплакать прямо здесь. Никто не увидит моих слез. Никогда. Тем более Северус. Ах да, он же ушел. Его пустое место жгло, словно огнем, выжигая во мне еще большую дыру. Хотя куда уж больше-то?

Дракон, сколько можно реветь-то? Так все глаза выплачешь. И ради кого? Ради колдуна, который даже не посмотрит в твою сторону. Соберись, тряпка. Не быть вам вместе. Никогда. И чем раньше ты это поймешь, тем лучше для тебя.

Я впервые задумалась, в каком аду жил мой отец все эти годы. Как он просыпался каждое утро с такой болью? Как он вообще жил? Как дышал? Как вообще мог что-то делать? Я никогда не видела его страдающим, грустным, подавленным. Наоборот, он всегда был предельно собран, всегда знал, что нужно делать, всегда был спокойным. Будто и не было ничего. Его выдержке можно было только позавидовать. Сколько лет у меня уйдет на это? Год? Два? Сто? Тысячу? Это невыносимо. Хотелось вскочить и крушить в этом чертовом зале, где мы впервые столкнулись с Северусом, все подряд. Но я только глубоко дышала и смотрела прямо перед собой. Я дочь своего отца. Я не подведу его.