Париж, он же римская Лютеция, скучился за городскими стенами, опоясывающими остров Ситэ. Только так и смогли уберечься горожане от набегов гуннов, готов, франков и прочих племен. Все левобережье Сены лежало в руинах. Театры, бани, базилики и форумы были теперь лишь грудой камней, которые стали строительным материалом для ушлых монастырских арендаторов, нашедших свой кусок хлеба, вкалывая на богатейшие парижские обители. Святой Герман, архиепископ Парижа, лет сто назад получил эти земли в дар, и теперь это место так и называлось, Герман — на — лугах, или Сен-Жермен-де-Пре. С римских времен в Париже уцелело немногое. Парочка базилик да старинные термы, которые непритязательный король Хлодвиг превратил в свой дворец. Все равно в городе не было здания больше и нарядней, ведь Париж почти весь был выстроен из дерева. После «длинного дома», где родился завоеватель Галлии, это строение могло вызывать у него лишь восхищение и трепет. Хлодвиг полюбил Париж, и он проводил тут много времени, сделав его своей столицей.
Его правнук Хлотарь, напротив, ненавидел это место всей душой. Ведь он вырос здесь, волей дядюшки Гунтрамна, тогдашнего короля Бургундии, оторванный от родной матери на долгие годы. Они виделись украдкой, когда она, самая страшная и безжалостная женщина Франкии, украдкой приезжала сюда из Руана, владыкой которого и считался маленький король. Мама плакала, обнимая его. Ведь он у нее остался один, рожденный на склоне лет. Его отца, Хильперика, зарезали убийцы, подосланные теткой Брунгильдой, когда он был еще в колыбели, а все его братья и сестры умерли молодыми. Оспа, дизентерия, нож, меч, яд… Вот что стало причиной их смерти. Хлотарь остался один из десяти потомков своего отца. Он жил, чтобы отомстить за него, впитывая науку хитроумной и жестокой матери. Она никогда и никого не боялась, убивая своих врагов напоказ.
Король Австразии Сигиберт, муж Брунгильды, зарезан в день, когда победил его отца… Святой Претекстат, епископ Руана, зарезан в церкви во время службы, на глазах у прихожан… Король Хильдеберт II, сын Брунгильды, отравлен в собственном дворце вместе с женой… Мама была великой женщиной и шла напролом, не стесняясь в средствах. Хлотарь горько усмехнулся. Он, старый дурак, думал, что закончил ее дело, когда конь разметал по камням тело ненавистной тетушки Брунгильды. Ан, нет! Ее семя проросло наружу, сколько его ни топтали. Мать нашла бы выход из той ситуации, в которую он попал. А вот он не может. Силы закончились.
— Тебе придется довести это дело до конца, Дагоберт, — сказал он после долгого молчания сыну, стоявшему рядом. — Я уже не смогу.
— Ты о чем это, отец? — голос сына дрогнул. — Мы еще покажем этому засранцу в следующем году. Вот увидишь!
— Не увижу, — грустно усмехнулся Хлотарь. — Господь оставил меня без своей милости. Видно, мало я жертвовал на церковь. Надо будет щедро одарить храмы. Мы не выстоим против такой конницы, сын. А у нас самих ее слишком мало, да и какие всадники из франков! Смех один! Уж на что покойный король Сигиберт был великим воином, а и тот сидел у авар в плену, пока не заплатил выкуп. Расколотили его в пух и прах.
— Так что нам нужно сделать? — непонимающе посмотрел на него Дагоберт.
— Не нам, — криво усмехнулся старый король. — Тебе придется сделать кое-что… Именно тебе, сын. Твой брат Хариберт слишком мал и глуп. А я уже не смогу. Слушай…
— Всем отойти на пятьдесят шагов, — резко сказал Дагоберт, повернувшись к свите. — Я слушаю тебя, отец, и клянусь, что исполню твою волю.
Лесопилку поставили на реке Ильц, которая несла свои черные воды прямо к Новгороду, сливаясь там с разноцветными водами Дуная и Инна. Эта река брала начало прямо в огромном глухом бору, который и сейчас называют Баварским Лесом. Именно оттуда пойдут плотами бревна прямо к водяной мельнице, что встала в ее низовьях, почти у самого устья.