— Я поставлю в известность божественную Кассандру, — сказала она, — быть может, последовательность не имеет значения.
Потом она взяла меч и ушла.
…Последовательность не имела значения.
По крайней мере, уже через четверть часа Теодолинда явилась, чтобы сказать, что у божественной Кассандры не было никаких видений, которые могли бы это опровергнуть.
Филипп приказал готовить самолет к вылету следующим вечером. К счастью, вампирам не было нужды что-то организовывать заранее, и воздушный коридор им был выделен немедленно и на самое удобное время.
Теодолинда со своей стороны должна была договориться с встречающей стороной.
Кристиан долго не мог понять, что происходит, он не ожидал возвращения экспедиции так скоро. Две ночи парень мирно спал в своей постели, как и подобает нормальному человеку — восемь часов подряд, и собирался так же проспать и третью. Но ничего не вышло. Только он успел как следует уснуть, его разбудила какая-то суета и громкие голоса за дверью.
Кристиан вышел из своей комнаты, по дому сновали слуги, тоже, видимо, внезапно разбуженные и выглядевшие немного ошалевшими. Такое оживление могло быть только по одной причине, — вернулись хозяева. Внезапно.
Кристиан отправился в сторону гостиной, собираясь дождаться там Филиппа и расспросить его обо всем, что было в Альпах.
И встретил его в коридоре.
Филипп стоял в дверях гостиной, прислоняясь к косяку, и смотрел куда-то в сторону лестницы. Одного взгляда на него Кристиану хватило, чтобы понять, что что-то случилось — снова случилось что-то скверное. Филипп выглядел не просто измученным, он казался иссушенным, постаревшим и каким-то погасшим, будто за истекшие двое суток он прожил несколько столетий, занимаясь бессмысленным и изматывающим трудом, вроде как Сизиф, который катил на гору камень, а тот все падал и падал обратно вниз.
Увидев его, Филипп обернулся, и было что-то такое в его глазах, отчего Кристиану вдруг стало холодно, и мир будто погрузился в сумерки. Так бывает, когда случается нечто очень плохое и непоправимое. Кристиану доводилось испытать это однажды, еще в детстве, когда впервые он застал мать, распростертой ниц перед статуэткой Девы Марии, бормочущей что-то невнятное, и в молитвенном экстазе исступленно скребущей пол скрюченными пальцами. Все переменилось. Жизнь никогда уже не будет прежней.
— Что случилось? — спросил Кристиан.
Филипп ничего не ответил, как раз в этот момент с лестницы его окликнул Гарен:
— Куда нам нести гроб, монсеньор?
— Несите в спальню, — сказал Филипп.
Кристиан посторонился, пропуская стражей, которые как-то торжественно, будто и впрямь на похоронах, внесли на плечах накрытый крышкой гроб — сначала в гостиную, потом в спальню и поставили на кровать.
А потом так же торжественно они вышли, аккуратно закрыв за собой дверь.
Кристиан наблюдал все это в состоянии глубочайшего потрясения.
Он уже все понял.
— Лоррен погиб, — сказал Филипп, — Леаван убил его.
Кристиан обернулся к нему, но прежде чем он успел что-то сказать, Филипп добавил:
— Не задавай вопросов. Не сейчас.
— Хорошо, — выдохнул Кристиан.
Повинуясь почти безотчетному импульсу, он сделал шаг Филиппу навстречу и обнял его, и испытал огромное облегчение, когда Филипп обнял его в ответ. Потому что, это значило, что он не намеревается сказать ему сейчас, что не хочет его больше видеть. Возможно, это значило и то, что он не собирается с рассветом выйти на крышу дома встречать солнышко. И что есть еще шанс, что сумерки рассеются, не сразу, но когда-нибудь, и, может быть, у них получится пережить эту ночь и следующую, и ту, что придет за ней, и жить дальше.
— Знаешь, ведь никогда еще не было так… — задумчиво сказал Филипп, — Так запутанно и так сложно. Уже лет шестьдесят вообще ничего не происходило, мы просто жили в свое удовольствие, развлекались, скучали, пытались придумать что-то новое, чтобы не сдохнуть с тоски… Как это получилось, что ты пришел ко мне именно сейчас? Как раз перед Самайном? Так жаль…
Кристиан отодвинулся от него, посмотрел в глаза, такие серьезные и печальные. Смотреть в глаза вампиру — все равно, что в бездонную пропасть, даже если он не пытается тебя заворожить, все внутри замирает и невыносимо тянет сделать шаг вперед и лететь вниз. Впрочем, может быть, не с каждым вампиром так?
— Почему жаль?
— Потому что все могло быть иначе. Тебе хотелось интересного, волшебного, а вместо этого пришлось сидеть в этом доме, как в осажденной крепости. И у меня не было на тебя времени.
— Интересного и волшебного я увидел как раз предостаточно, больше даже уже и не хочется. Я хочу быть с тобой, Филипп. Прежде всего. Не важно как, где, при каких обстоятельствах. Я тебя люблю. Я думал, ты это знаешь…
Филипп печально улыбнулся.
— Я это знаю. Я о том, детка, что это очень страшно, получать доказательства тому, что есть судьба, которая все решает за нас, и с которой невозможно бороться, она все равно приведет туда, куда ей нужно.
— Я не верю в судьбу.
— А во что ты веришь?