В комнате было полным-полно народу. Тот самый выдержанный красавец с проседью стоял в позе штандартерфюрера СС, одергивая кружевные манжеты, спрятанные под глухим черным сюртуком, седовласый слегка взъерошенный молодой человек с нездоровой бледностью и васильковыми глазами прятал руки в рукава какой-то неряшливой хламиды, хищный кудрявый брюнет с профилем гордого орлана, скептически приподнял бровь, поигрывая золотыми перстнями на руке и тот самый светловолосый, вполне симпатичный мерзавец, улыбался так широко, что, казалось, за ушами есть маленькие завязочки.
Неподалеку сгорбилась небольшая, дряхлая старуха с мушкой на припудренном лице. Если оценивать количество штукатурки, то за ней должен ходить профессиональный маляр с валиком, закрашивая отвалившиеся фрагменты. На голове старушенции возвышался огромный, неопрятный и несуразный припудренный седой парик со старенькими и грязненькими бантиками. Из парика на меня, как из скворечника выглянула мордочка мыши, а потом спряталась. Сама бабушка была одета так, что мне тут же захотелось укутаться в шаль, накинуть на голову платочек и пристально и подозрительно посмотреть ей вслед взглядом скамеечной инквизиции. Кружевное, потрепанное декольте располагалось в районе пупке, обнажая дряблую шею с бархоткой, далее был атласный корсет, который заканчивался пышной юбкой с заплаткой. Юбка была коротюсенькой, но пышной, обнажая кружево двух старых, растянутых чулок и туфли с большими бантами. Я бы даже сказала, что чулки слегка провисали, а по одному из них вверх ползла жирная стрелка. Но даже эта стрелка не могла сравниться с теми стрелками, которые были нарисованы на морщинистых веках. Старуха обмахивалась плешивым веером, донором к которому был сначала страус, а потом в свете финансового кризиса – петух.
– Добро пожаловать в Академию Прекрасный Принцев – самое престижное и дорогое учебное заведение современности! – пафосно проскрипела бабушка, обмахнувшись своим петухом. – От лица всего педагогического состава, мы рады поприветствовать нового ректора!
– Кого? – я на всякий случай обернулась по сторонам, чувствуя, как холодеют мои конечности! Еще бы не холодеть. Рядом не терся солидный мужик в лоснящемся костююме, который в этот момент должен был торжественно жать всем руки!
– Я – Мадемуазель Шарман. Очень заслуженный преподаватель Искусства Обольщения. В свое время переспала со всеми монархами, включая всех их родственников мужского пола, – проскрипела бабушка, делая такой вычурный реверанс, что правая грудь чуть не вывалилась наружу, но хозяйка заметила это раньше и прикрыла ее веером, заправляя обратно. – Ой! Ой-е-ей! Разогните меня!
Она шарила костлявой рукой в поисках поддержки, а потом с хрустом разогнулась сама, кашляя и проклиная нынешнее поколение мужчин так, что следующего поколения могло и не быть.
– Это, – пришла в себя Мадемуазель Шарман, показывая свернутым веером в сторону «фюрера». – Наш преподаватель этикета! Арден фон Файербрук. Барон. Идеальное воспитание в строгой семье! Последний инсульт у него случился в тот момент, когда вилкой для рыбы ели мясо птицы!
– Драсте, – неуверенно кивнула я, а барон приблизился к моей руке, склонился и поцеловал, заставив меня слегка покраснеть. Я посмотрела в холодные серые глаза и на красивую осанку, скользя взглядом по наглухо застегнутым пуговицам.
– Это… Ой! Совсем забыла! Кажись, с ним не спала, а уже забыла! Бывает же такое! – прокашлялась бабка, показывая на бледного мужчину в хламиде, который постоянно доставал из кармана почерневшие часы и нервничал, поглядывая на них. – Наш преподаватель по ядам! В свое время отравил двести шестьдесят восемь человек! Винсент Аннехотителичашечкучая! Увы, фамилия его неизвестна, она даже нам не говорит.
– Двести шестьдесят девять, – лениво поправил молодой человек, глядя на меня так, словно собирается принести мне кофе в постель, пока за дверью дежурят похоронные агенты. – Вспомни маркиза…
– Ах да, как я могла забыть! – занервничала старушка, интенсивно обмахиваясь веером. – Вот наш преподаватель по казне. Робер Эрдинанд. Был некогда министром при этом… как его… кривой… Бертран, кажись…
– Кривой? – скептически уточнила я, представляя скукоженного монарха с прогрессирующей формой сколиоза. Седовласый молодой человек посмотрел на часы, достал из кармана какой-то флакон, залпом его осушил, крякнул, сморщился и застонал, как при родах. «Ай-я-я-яй!», – мучился он, хватаясь за живот и бледнея.
– На Винсента внимания не обращайте. У него по времени цианид! Это для меня Бертран – кривой. А для всех Бертран Бедный! Ну да, кривой, маленький… Да! – сладострастно улыбнулась старушка, растянув в улыбке намазанные алым губы. – Так вот, он был министром при Бертране Бедном. Почему он был беден – знает только Робер.
Мне подарили дьявольскую улыбку, сверкнув глазами и слегка приподняв брови.