Принц Полуночи

— Я здорова, — настойчиво повторила она. — Я просто… давно не ела. Вот и все. — И она села, держась за него.

Он положил руку ей на лоб, но ее голова упала, и она снова потеряла сознание.

Девушка лежала белая как смерть, местами кожа ее была тронута нездоровой желтизной. Он попытался растирать ей руки, но, поняв всю тщетность этого, поднял ее безвольное тело с пола. Она очнулась как раз в тот момент, когда он миновал оружейную комнату, направляясь в спальню.

— Я должна встать. Я не могу заболеть. Я не… могу.

Он поднимался по винтовой лестнице, прижимая ее к себе, проклиная строителей замка за неровные ступени, крутые повороты и узкие проходы. Наконец он подошел к своей спальне, с трудом сохраняя равновесие.

Ее тело глубоко погрузилось в перину. Постель была прохладной и сухой и хранила запах лаванды. И его тела. Она подняла на него глаза и еще раз попыталась приподняться.

— Не надо здесь. Это ваша комната?

— Я не причиню вам вреда.

— Я должна уйти. Оставьте меня. Не прикасайтесь ко мне.

— Я вам ничего не сделаю, ma ch'erie [21].

— Уходите. Не приближайтесь ко мне.

— Вы больны. Я не собираюсь прибегать к насилию. Вы же больны.

— Нет! Неправда. — Прикрыв глаза, она беспокойно заметалась в постели. Внезапно вновь открыла глаза и устремила на него горящий взгляд. — Да. Пожалуйста, уходите. Я думала… Я надеялась… Что это просто… несвежая еда. Я ошиблась. Голова, как болит голова.

Она приподнялась на локте. Он снова заставил ее лечь и не давал подняться, ругаясь вполголоса. От такой лихорадки умерла его мать — внезапно и ужасно. Все, что он мог вспомнить, так это ее тело в гробу в холодном, отделанном мрамором зале во Флоренции. Его не звали в комнату к больной, а сам он не так уж туда и рвался: семнадцатилетний глупец, не веривший в смерть.

Девушка пыталась сбросить его руки.

— Отпустите меня. — Ей удалось вырваться. — Неужели вы не понимаете? Эта лихорадка смертельна.

— Смертельна? Вы уверены?

Она попыталась вырваться, но не смогла и теперь лежала, тяжело дыша. В ответ на его вопрос она слабо кивнула:

— Я… знаю.

Он повысил голос:

— Откуда вы знаете, черт побери?

Она снова облизнула губы.

— Головная боль. Лихорадка. Не могу… есть. В Лионе две недели назад мне нечем было заплатить. Очень… плохой госпитальный двор. Я ухаживала за больной девочкой. Не могла же я допустить, чтобы они выкинули ее за ворота! У меня не было денег. Я не могла заплатить им за постель для нее.

— А у нее была лихорадка? — вскричал он.

— Простите меня. Но я выпила лекарство. Я думала, что теперь все в порядке. Я должна уйти. Мне нельзя было приходить. Пожалуйста, оставьте меня… быстрее… и я уйду.

В деревне не было врача. В лучшем случае можно было отыскать повивальную бабку. В панике он попытался найти выход. Уже почти стемнело. Даже в середине дня требовалось два часа, чтобы спуститься по каньону. И где уверенность, что, узнав о лихорадке, кто-нибудь согласится пойти с ним, да еще без денег? О том, что денег у него нет, в деревне знали все. Кисти, холст и вино он выменивал у них зачастую на обещания. Все остальное добывал охотой и выращивал сам.

— Уходите, — повторяла она. — Не прикасайтесь ко мне.

Он подошел к узкому окну, толкнул раму и стал напряженно всматриваться в сгущающиеся сумерки. Затем пронзительно свистнул.

Может, Немо его услышит и найдет Марка по запаху, оставшемуся на винной бутылке. Марк, возможно, подпустит к себе волка с привязанной к шее запиской и не пристрелит его.

Эс-Ти прижался щекой к каменной стене. Черная тень проскользнула через пролом в стене. Сердце его сжалось от страха. Почему он никогда не рассказывал Марку о Немо? Он молчал, даже когда тихую заводь деревенских сплетен нарушали волны слухов об одиноком волке, замеченном неподалеку. Какое-то природное чутье заставляло его попридержать язык. Он знал, что такое слухи, и сам их использовал, позволяя им вырастать из недомолвок в легенду, понимая, какую роль порой играет якобы случайно оброненное слово или многозначительная улыбка. Пусть они боятся волка, решил он тогда. Только пусть оставят его в покое, одного в своем замке, дадут рисовать ему в одиночестве — единственному, кто отваживался подниматься вверх по каньону и спокойно спать в Коль-дю-Нуар.

Девушка сидела, опираясь на локоть. Вот сейчас она спустит ноги на пол и тут же упадет.

Мягко ступая, в комнату вошел Немо. Небрежно обнюхав колени Эс-Ти, он прижался к его ногам, с подозрением глядя на гостью.

— Да ложись же, дуреха, — сказал он, силой укладывая ее на подушку.

Потом он торопливо набросал записку, тщательно свернул ее, чтобы не смазать уголь, и окинул взглядом комнату, ища, чем бы ее привязать. Снятый парик висел над кроватью. Эс-Ти схватил его, стал искать в сундуке атласные ленты, которыми раньше подвязывал косичку, когда заботился о своей внешности.

Наконец он привязал парик к голове Немо, аккуратно пригладил шерсть, засунул записку под парик, подергал его, проверяя, не сползет ли он вперед на глаза или назад. Немо послушно дал себя украсить таким образом.