Принц-потрошитель, или Женомор

Над нами тяготело проклятье. Ночь не давала нам роздыха. В голубоватом тумане вечера, опускавшемся после дождя, тысячи растений с перистыми плюмажами источали капельки влаги. Вокруг нас в воздухе ныряли летучие мыши. В воде шевелились какие-то кожистые чешуйки. От мускусного запаха крокодилов к горлу подступала тошнота. Мы слышали, как черепахи без устали откладывают яйца. Пристав к отрогу мыска, далеко выдававшегося в реку, мы, затаившись, не отваживались выстрелить. Примащивались молчком под прорезиненными корнями, подмытыми водой у самой кромки; они накрывали нас своими фантастическими паучьими лапами. Полные кошмаров сны посещали нас. Это был своего рода лунатизм. Тот, кому выпадало стоять на часах, сопротивлялся, как мог, кишенью мошкары, подражая заунывному мяву гепарда. Сверху наливалась соком луна, словно кто-то ставил ей клизму. А звезды походили на вспухшие следы от укусов.

И все время лил дождь.

Потоп разливался вширь и вдаль.

Река становилась похожа на озеро или внутреннее море. Мы терялись в его пределах. Впереди расстилалось огромное пространство, полностью ушедшее под воду. Под нами проплывали бескрайние затопленные леса. Течение вяло тащило к устью острова, покрытые густой растительностью. Поля дикого риса давали корм миллионам птиц. Непредставимой дотоле толщины утки, гуси, лебеди наполняли воздух гоготом, переругивались и дрались друг с другом. Временами мы безвольно дрейфовали в гуще вывороченных стволов. Лодчонка наша протекала везде, где только можно. Ткань была изношена до основы, и при каждой грозе — а грозы здесь случались частенько — мы опасались пойти ко дну.

Латюиль валялся в лодке мешком и помирал. Все тело его покрыли язвы, а кожу дырявили крупные черви. Растянувшись на дне лодки в теплой воде, он давал нам советы, как следует себя вести, чтобы добраться до хороших сухих земель на другом конце того беспредельного водного пространства, где мы находились. Мы выслушивали эти указания, не очень — то им доверяя, поскольку его речь смахивала уже скорее на бред.

— Сушите весла, — говорил он. — Поверьте моему опыту, позвольте течению самому вас нести. В этих стоячих водах оно делится на три рукава. Географическая головоломка. Когда — то Лундт, первоисследователь здешних мест, объяснил мне, в чем тут дело. Сдается, он был прав, это такой резервуар, отсюда берут начало два десятка рек и речушек, а среди них — Ориноко и Амазонка. Мне самому охота проверить его слова. Знаете, я все-таки горжусь тем, что привел вас сюда. Эта лодка из непромокаемой ткани — хорошая штука, на сей раз долговязый Джеф меня не надул. Когда ступите на твердую землю, вы ее сможете бросить. А теперь следуйте за плавником, пока не увидите старое бревно, все утыканное флажками, тут уж можете не беспокоиться: оно вас выведет, куда надо. Это «турума», его каждый год сплавляют по Амазонке до Манауса, потом доставляют в верховья Рио-Негро, в здешних водах оно проводит время до Пасхи. Поскольку оно задерживается у каждого порта и в устье всякой речки, индейцы благоговейно украшают его маленькими флажками. Сейчас ему самая пора отправляться в плаванье, вы на него наверняка наткнетесь. Вы ничему не верите, дело ваше, но здесь послушайтесь меня: следуйте за ним, только к нему не прикасайтесь, иначе Водяная Маэ в два счета утянет на дно. А ежели вы повстреча…

Это случилось одним ясным утром. Небо, наперекор обыкновению, было безоблачным. Латюиль умирал, корчась в агонии на мокрой траве. Мы высадили его на островок, и Женомор отправился расставлять силки. Я склонился над больным, пытаясь влить в него немного настоя из трав, но тут горло ему пронзила стрела и осталась там торчать, легонько вибрируя. Я издал вопль. Хотел было побежать к лодке за оружием, но она исчезла. Кинулся назад к Латюилю — стрела еще трепетала. На ее конце дрожали два розовых пера из хохолка какой-то птицы. И тут появился Женомор, он шел ко мне с парочкой пойманных пастушков. Не успел я сообщить ему, что произошло, как мы оказались окружены двумя десятками индейцев. Они неслышно приблизились и молча обступили нас. Кольцо сжималось. Женомор хотел обратиться к ним с речью, но его сбили с ног ударом легкого весла и в мгновение ока скрутили. Это были голубые индейцы.

Мало того что мы были больны и измотанны, так теперь нас еще и в плен захватили. Рухнув на коробку с лекарствами, я покорно ожидал своей участи, но тут ко мне обратился какой-то долговязый индеец. Верзила остановился в нескольких шагах от меня и изобразил нечто, похожее на танец: трясся всем телом, хлопал себя по бокам, издавая какие-то гортанные выкрики, резкие и хриплые, и при этом не сводил с меня глаз. Его гримасы были непонятны — поди разбери, чего ему нужно. Я встал. За мной неотрывно следило двадцать пар глаз. Совершенно растерявшись, я не знал, что сказать или предпринять. А Женомор между тем пытался перегрызть веревки. На щеке у него алела кровь.

— Ну же, ответь ему что-нибудь! — проорал он.

Труп Латюиля валялся на траве между нами.