Принц приливов

— У нас то же самое, — сообщил я. — Несколько лет подряд Салли приглашала к нам врачей с их женами. Я возненавидел эту публику. Если я услышу, как какой-нибудь эскулап рассуждает о подоходном налоге или социальной медицине в Англии, я у него на глазах совершу харакири. Но когда я приводил своих тренеров и они прямо на бумажных салфетках принимались рисовать схемы игр или вспоминали матчи школьных времен, где они «всем показали», у Салли от скуки сводило скулы. Тогда мы провели жесткий отбор и оставили только тех, кто подходил нам обоим. Например, Салли просто обожает одного школьного тренера. Мне нравилась парочка ребят из ее медицинского мира. Правда, один из этих классных парней стал ее любовником. Думаю, по возвращении домой я поменяю систему. Если честно, пример Герберта меня вдохновил.

— Значит, любовник Салли — ваш друг?

— Бывший. Мне был симпатичен этот сукин сын. Поначалу выбор жены меня разозлил, хотя я ее понимаю. Этот доктор обаятелен, успешен, умен, с некоторыми чудачествами. Коллекционирует английские мотоциклы, курит пенковые трубки. Когда Салли призналась мне, я взбеленился. Раскритиковал его хобби. Но у меня нет оснований слишком уж сильно злиться на жену.

— Почему?

— Я понимаю, по каким причинам Салли на него польстилась. Джек Кливленд — тип человека, каким бы я мог стать, если бы держался на плаву. Мой неосуществленный потенциал.

— И когда же вы… сошли с дистанции?

— Думаю, тогда, когда появился на свет. Конечно, принято считать, что родителей не выбирают. Однако у меня было интуитивное ощущение, что я сам предпочел эту семью. Вы растете, взрослеете, и ваша жизнь состоит из ложных представлений и неправильных поступков. Вы настраиваете себя на катастрофу. Вас на каждом шагу подстерегают большие и малые опасности, а всё из-за неправильно сделанного выбора. Затем вы обнаруживаете, что судьба играет против вас и толкает в такие сферы, куда человеку вообще не стоит соваться. А когда вы до всего этого додумываетесь, вам уже тридцать пять и все худшее у вас позади. Нет, неверно. Все худшее впереди, поскольку теперь вы несете в себе груз прошлого. Теперь вы знаете, что до конца дней вам придется действовать по тому же сценарию и тем же законам. Это и есть Великая Печаль, которая является вашей участью.

— По-вашему, у Саванны тоже такая участь?

— Она, как говорят в покере, получила всю масть, — рассуждал я. — Достаточно вспомнить, где она сейчас. В сумасшедшем доме, со шрамами по всему телу, лающая на собак, которых видит только она одна. А я — ее беспомощный брат — пытаюсь вместе с вами собрать Шатая-Болтая. Но знаете, доктор, когда я заглядываю в память, я натыкаюсь на черные дыры. Черные провалы. Мне в них не попасть. Вы передаете мне пленки; я слушаю жуткие выкрики сестры и многое могу вам объяснить. Я знаю, откуда взялся тот или иной фрагмент. Но ведь есть события, о которых Саванна начисто забыла. Как быть с ними? У меня такое чувство, что от нас с вами ускользает очень и очень многое.

— Том, вам не страшно было бы рассказывать мне о черных дырах, если бы вы в них проникли?

Лица Сьюзен я не видел. Только силуэт на фоне сияющего Нью-Йорка.

— Доктор, я ничего не боюсь. Но достаточно ли вам будет моих рассказов?

— Том, вы очень мне помогли. Это не комплимент. Вы уже прояснили для меня многие вещи в жизни Саванны, без вас у меня не было шанса их понять.

Я наклонился к доктору Лоуэнстайн.

— И все-таки, что происходит с моей сестрой?

Она ответила вопросом на вопрос:

— Том, за эти три года вы часто встречались с Саванной?

— Редко, — произнес я и тут же признался: — Ни разу.

— Почему?

— Она заявила, что общение с семьей вгоняет ее в глубокую депрессию, в том числе и со мной.

— Я очень рада, Том, что вы приехали в Нью-Йорк.

Сьюзен встала — точеный силуэт на фоне разноцветья городских огней — и взяла мой опустевший бокал.

— Принесу еще.