Принц приливов

Но когда сестра взялась за детскую повесть, ее отбросило назад, в невесомость безумия. История действительно приснилась ей в кошмаре. Пробудившись, Саванна безостановочно, восемь часов подряд, записывала увиденное, передавая все в точной последовательности. Работая, она вдруг поняла, что речь идет об одном из забытых эпизодов ее жизни. Однако недоставало деталей. Интуитивно Саванна ощущала: они сильнее и важнее тех, которые она включила в повествование. Появление трех злодеев особенно больно отозвалось у нее внутри, пробудило какие-то отголоски воспоминаний, которые зазвенели далеким колоколом церкви, подвергшейся осквернению. Саванна читала и перечитывала повесть, словно утраченный и вновь найденный священный текст, содержащий явные намеки на загадки. Она продолжала всматриваться в строчки, убежденная, что создала некую притчу или набросок, имеющий далеко идущие последствия. В юности с ней что-то случилось, но к написанному она могла добавить лишь одну недостающую деталь — статую Пражского младенца, которую отец привез из Европы и которая стояла на столике возле входной двери. Саванна не знала, какую роль играет статуя, но чувствовала, что Пражский младенец как-то связан с описываемыми событиями. После самоубийства Ренаты статуя начала появляться в галлюцинациях, неизменно усугублявших страдания Саванны. Пражский младенец занял свое место среди хора внутренних голосов, черных собак и ангелов отрицания. Все эти существа распевали удручающую песнь, знакомую Саванне с детства. Они сетовали на ее никчемность, на разные лады твердили, что ей незачем жить, и призывали к смерти. Саванна стала видеть собак на стенах своей гостиной. Они висели на крюках, на каких обычно вешают мясные туши. Их тела корчились от боли. Псов было много — сотни; и все они требовали от нее покончить с жизнью. «Они ненастоящие, они мне только кажутся», — убеждала себя Саванна, но ее голос терялся в демоническом вое изуродованных псов. Устав сражаться с ними, Саванна вскакивала и бежала в ванную. Но там, на рогульке для душа и на потолке, ее ждали истекающие кровью ангелы с перебитыми шеями. Они нежными тихими голосами звали Саванну отправиться с ними в благословенное место с длинными дорогами, коридорами вечного сна. Там правит долгая ночь безмолвия, там нет звуков. Там ангелы исцелятся от ран и одарят ее своей добротой. Они протягивали к Саванне руки и внушали, что она — одна из них. У них не было глаз, из их черных глазниц сочился гной. А над ангелами Саванна видела ножки линчеванного Пражского младенца. Его лицо превратилось в кровавую лепешку. Младенец разговаривал с ней голосом матери, призывая хранить молчание. Каждую ночь, пересчитывая лезвия, Саванна слышала удовлетворенное завывание собак и восторженные восклицания ангелов; ее незваные гости рассуждали о каких-то законах бури и толкали ее на самоубийство.

— До суицидальной попытки я наблюдала вашу сестру не более двух месяцев, — продолжала доктор Лоуэнстайн. — Я не вполне осознавала реальность того факта, что ваша сестра может покончить с собой. Наши сеансы давали замечательные результаты. Я просто радовалась. Психиатру подобная безоглядность непозволительна. Нужно оставаться спокойным, отстраненным и не забывать, что ты — доктор, а не подружка. Но и Саванна была необычной пациенткой. Я впервые работала с поэтессой. Она завораживала меня словами и образами. Каюсь, Том, я допустила ошибку. Мне хотелось, чтобы обо мне знали как о психиатре, сумевшем вернуть поэтессу к творчеству. Я была ослеплена своей чудовищной самонадеянностью.

— Нет, доктор, это не самонадеянность, — возразил я, вонзая нож в спинку кролика. — Все это было для вас слишком необычным. Как и для меня сейчас.

— Что-то не совсем понимаю.

— Поделюсь с вами своими ощущениями. Менее двух месяцев назад приходит известие, что моя сестрица, живущая на благополучном острове Манхэттен, перерезала себе вены. Я мчусь в Нью-Йорк с целью сыграть свою ритуальную роль спасителя, эдакого Христа двадцатого века. Привычный для меня образ, в который я могу перевоплотиться во сне и наяву в каком угодно состоянии. Эта роль создает у меня ощущение нужности. Заставляет чувствовать себя героем. Светловолосый брат скачет во весь опор на быстром коне, чтобы спасти свою прекрасную, талантливую и ненормальную сестру от последствий неудавшегося самоубийства.

— А если бы вы сразу узнали о планах Саванны исчезнуть из Нью-Йорка, перебраться в другой город и жить там под именем Ренаты Халперн? — поинтересовалась доктор Лоуэнстайн.

— Я бы хохотал до колик в заднице, — признался я.

— Не сомневаюсь. Вы и не делали тайны из своего презрительного отношения к психиатрии.

— Ах, доктор, я рос в счастливом городишке. Мы даже не слышали о существовании психиатров.

— Да, — иронически усмехнулась Сьюзен. — Невероятно счастливый городишко. Судя по вашим описаниям, весь Коллетон страдал коллективным психозом.

— Теперь он уже ничем не страдает… Кстати, вы так и не объяснили мне, почему Саванна не может рассказывать вам те же истории, что и я.