Принц приливов

Отец повернулся и так же неторопливо направился к Люку. Отцовские глаза сверкали тускловатым звериным блеском. Он и был тогда совершеннейшим зверем, умеющим лишь бить свою самку и потомство. Единственным его чувством оставался бурлящий безудержный гнев, который требовал выхода. Люк перезарядил револьвер, щелкнул барабаном и прицелился отцу в сердце.

— Почему ты так себя ведешь? — продолжил Люк. — Думаешь, если ты взрослый и сильный, тебе можно бить женщин и девочек? Откуда в тебе столько жестокости?

Отец, не обращая внимания на оружие, шел на своего старшего сына. Люк отступал, по-прежнему целясь отцу в грудь. Саванна и мать в ужасе всхлипывали, я вскрикивал; это были единственные звуки праздничного вечера.

Люк не рискнул нажать курок. Отец вывернул ему запястье. Револьвер упал на пол. Отец кулаком двинул Люку по лицу. Брат рухнул на колени, но отец поднял его за волосы и ударил снова.

Я плохо помню, как подскочил к отцу и залез ему на спину. Я только помню, что впился ему зубами в левое ухо. Отец взревел, а я оказался в воздухе и приземлился на плиту. Спрыгнув с нее, я увидел, что мать ногтями впилась в отцовское лицо. Я бросился разнимать родителей. В это время отец хлестнул мать по лицу. Я принялся молотить его в грудь и живот и тут получил сильный удар по голове. Голова закружилась, шум вдруг стал очень громким, а свет — нестерпимо ярким. Надо мной сверкнул кухонный нож, которым мать еще недавно собиралась делить наши торты. Вдруг мне прямо в лицо хлынула струя крови. Я не знал, кто кого порезал и чья эта кровь. Мы с Саванной вопили в два голоса, а мать кричала, чтобы мы бежали прочь из дома. Но мне было не открыть глаз, слипшихся от крови одного из моих родителей.

Люк поволок меня к выходу. Сквозь красную дымку я видел отца. Он пятился к двери родительской спальни, из его правой руки хлестала кровь. Мать стояла с ножом в руке и угрожала отцу, что, если он еще хоть раз посмеет нас тронуть, она всадит этот нож ему в сердце. Люк вытолкнул нас с Саванной во двор и велел направляться к грузовичку.

— Если отец выйдет, прячьтесь в лесу, — добавил он и бросился в дом за матерью.

Мы с сестрой поковыляли к машине, наши голоса сливались в единый вопль страха и боли. Потом я узнал, что Саванна решила, будто отец ножом порезал меня. Ничего удивительного: в тот момент мое лицо напоминало чудовищную красную маску, а руки сошли бы за губки с операционного стола.

Уже не помню, как мы забрались в кузов. Тут показались мать с Люком. За ними, бормоча что-то нечленораздельное, следовал отец. Люк запрыгнул в кузов, мать хлопнула дверцей кабины и стала рыться в сумочке, разыскивая ключ.

— Мама, скорее! Он приближается! — торопил Люк.

Отец шел к нам. Кровь так и лилась на мокрую траву, но он упрямо двигался к грузовичку, а мать никак не могла найти в связке ключей нужный.

— Мама, он почти рядом! — заорала Саванна.

Крик сестры совпал с чиханием ожившего мотора. Мы рванули со двора, оставив позади шатающегося окровавленного Генри Винго.

— Дети, мы больше никогда сюда не приедем. Обещаю вам, — клялась мать, пока мы неслись по грунтовой дороге к мосту. — Больше никогда. Что я за мать, если позволю своим детям жить рядом с этим человеком?

Два дня мы гостили в доме Амоса и Толиты, а потом… потом вернулись на остров. Перед этим мать собрала нас и настрого запретила рассказывать кому бы то ни было об этом жутком вечере. Мы вновь услышали слова о том, какой редкой добродетелью является верность семье и что только очень немногие люди обладают этим замечательным качеством.

В вечер нашего прибытия родители были необычайно нежны друг с другом, и почти целых полгода отец не поднимал руку ни на жену, ни на детей.

— Я и сейчас думаю, сумей ты тогда добраться до грузовичка, ты бы убил нас всех, — заключил я.

— Неправда, — надтреснутым голосом возразил отец. — Все неправда, от начала до конца. Как ты можешь говорить такое о своем отце?

— Представь себе, довольно легко.

— Я ничего этого не помню, — отмахнулся он. — Если что-то и происходило, должно быть, я был сильно под градусом. Понимаешь? Сам не ведал, что творил. От этого чертова бурбона у меня всегда голову сносит. Я как сумасшедший делаюсь.

— Представь себе, Саванна тоже все забыла, хотя и не пила. Я у нее спрашивал. А Люк не захотел это обсуждать.

— Сдается мне, у тебя слишком богатое воображение, сын, — заметил отец. — Да. Ты всегда любил сочинять про людей разные истории. Наверняка вы с матерью сели и состряпали эту небылицу для судьи. Признайся.

— И все-таки, отец, откуда у тебя этот шрам?

— Я ловлю креветок. Работа опасная. Может, лебедкой задело. Или трос порвался и по мне чиркнул.