Мерил не мешала рассказу, по правде говоря, ей самой потаённо в душе нравилось слушать доблестные монологи супруга, покорно помешивая кашу в закоптившемся чане, одетая в домашнее платье с мелкими цветочными узорами, матушка пряталась в тени, дабы не мешать на ныне занятой сцене, ведь скоро наступит ее время, когда всё внимание будет обращено к неповторимому искусству питания тел и душ родных, ведь только она способна душой напитать тело и нежностью убаюкать душу. Прикрывая веки, Мерил уносилась в те дальние грозные лета, когда в цветущей поре молодости на судьбу юной девы выпадало немало бед и приключений, когда кора деревьев не была столь грубой, а солнце не было таким тусклым в сумеречные часы заката. Она озадачивала нерешительность сына, тот недоумевая, созерцал лик отца, пытаясь осмыслить хмурость повествования, и внутреннее ликование его казалось чуждым всякому здравому смыслу, но мама не отдергивала Драго, а наоборот поддерживала несловесным молчанием.
Мальчик раскрыл широко глаза, навострил уши, немного раскрыл рот в знак удивления, замедлил сердце, и принялся внимать псалму, ибо каждая жизнь подобна песнопению, вот утихли звуки, вот кто-то вновь запел, благостно возрождена гармония мироздания, стоит только проводить закат, преодолеть ночь и встретить новый рассвет подобный вечному свету.
Отец поднял веки, смахнув крохотные капельки живых чувств, дабы благочинно обрушится на затаившихся слушателей всею искренностью благопристойной, всею опрометью словесной, всею силою душевной. Благословенны внимающие, ибо чисты сердца ваши – таким криком оглашалась мысль отцовская, которая выразилась во взгляде его внушительном. И вначале, как ведомо, было слово:
– В стародавние времена, правил предвечным королевством король алчный, прямодушный, и не было ему равных до лютой жадности и тщеславия непомерного, гордыня четырехглавая украшала корону его камнями черными, аспидно-черные гиацинты украшали мантию монарха жестокосердного, меха белоснежные оттеняли позолоту поручей и лат рубиновую узорчатость, одежды его блистали подобно солнцу, а лицо искажалось гримасой бездушия, затмевая темнотой души все драгоценные убранства наряда восхитительного. Но никто не мужался воззреть в очи монаршие, страх нестерпимый сковывал любые своеволия. Ибо не терпел он порицания указательного, посему множество жизней было измучено нескончаемыми сумасбродствами короля людского. Памятуя об эре той смутной, достойно упомянуть о лицемерии придворных, кои рыскали возле монарха, всячески угождая ему, то были прихлебатели вопрошающие, то было трусливым заискиванием, слабостью пред глупостью, потому, ненавидя злостного правителя, слуги приклонялись пред волею безумной, желая почтить тем самым память о прошлом великом властелине судеб человеческих, ибо именно Империлл Освобожденный соединил народности востока и запада, и основал королевство в его первозданном виде. С тех времен Варнария пережила много напастей и еще больше побед славнейших. Наш процветающий зеленеющий край жив дланями наших предков, вот уже южные оконечности подвластны стопам нашим, мы любуемся развалинами прекраснейшего древнейшего града Тевинтора, его остроконечные сапфировые башни, алмазные бессмертные дворцы чаруют богатством и роскошью, лишь северные земли по-прежнему не подвластны нам, но то изменит время и мечтательность наших сыновей и дочерей. Вера – вот корень человечества, и без нее мы смертны. А смерть неумолима, корыстна, непоправима безверием. Как впрочем, и судьба всегда хитроумна, даровавшая нам после возвышения, низменность пресмыкающуюся, как гласят пророки.