Принц-странник

– Она, оказывается Мэри, а Мэри – одна из нас. О, хотела бы я знать, как там она. Бедная Мэри! Я хорошо помню ее обручение. Ей тогда было всего десять лет, и она венчалась с принцем в часовне в Уайтхолле, ему тогда едва исполнилось одиннадцать, совсем еще мальчуган. Это случилось тогда, когда твой отец вынужден был подписать смертный приговор лорду Страффорду, а на следующий день после свадьбы толпы бунтовщиков ринулись в Вестминстерское аббатство и…

– Мама, пожалуйста, не надо о прошлом. Думай о том, что происходит сегодня, о приезде Мэри. Это тебя развеселит.

– Да, конечно, это развеселит меня. Какая радость увидеть ее опять, мою маленькую девочку. Такая молодая, а уже вдова! Боже, сколько же еще напастей обрушится на нашу семью?

– Но теперь нас ожидает радостное событие, мама. Еще немного, и Мэри будет с нами, и я уверена, что ее приезд прибавит нам счастья.

– Но она венчалась по протестантскому обряду, – Генриетта-Мария нахмурилась.

– Пожалуйста, мама, не надо об этом. Мы будем все вместе… Давай радоваться этому!

Послышались крики и радостный гвалт. Появилась кавалькада.

Мэри скакала между Людовиком и королевой Анной; Филипп скакал по левую руку от брата. Это была действительно королевская встреча, и организована она была для Мэри.

Из-за всех этих церемоний Генриетта видела сестру главным образом издалека, но между балами и маскарадами, которые царствующая семья Франции устраивала для гостьи, у сестер было время поближе познакомиться друг с другом.

Генриетта убедилась, что Мэри на редкость душевна и сердечна и рада вновь оказаться с родными. Своей веселостью и способностью в любой ситуации шутить она напомнила Генриетте Чарлза. Мэри без конца говорила о своем маленьком сыне, которому исполнилось пять лет, о мальчугане Вильгельме-Уильяме Оранском, очередном Вильгельме Голландском, с грустью вспоминала мужа. Как она призналась Генриетте наедине, она сначала не хотела выходить за него замуж.

– Я была еще моложе тебя, Генриетта, подумай только об этом! Впрочем, он был перепуган не меньше меня, потому что был еще более , робким. А вскоре мы научились любить друг друга. А потом он умер от этого ужасного сифилиса. Какое это было потрясение для меня, Генриетта! Больше, чем что-либо другое в мире! Я лишилась возможности давать приют братьям, как делала до сих пор, более того, я потеряла мужа и защитника, отца моего маленького Вильгельма Голландского.

Генриетта плакала над горестями сестры, но гораздо чаще она имела возможность наслаждаться ее шутками и смехом.

Что ни день для Мэри устраивались празднества. Через два дня по ее приезду бал в честь нее дал даже юный Филипп. Бал был назначен в Саль-де-Гард, и Филипп лично следил за тем, чтобы освещение было наилучшим. В пышно украшенном зале король Людовик открыл бал танцем с Генриеттой. Мэри не могла танцевать, поскольку этикет, тщательно соблюдаемый Анной Австрийской, запрещал вдовам танцевать на официальных балах, только на вечеринках частного характера.

Людовик специально для нее поставил балет по мотивам сюжета о Психее, и никогда, по утверждению двора, король не танцевал с большим совершенством. Канцлер Сегье также дал в честь нее праздник, и галереи, которые дели в большую залу, были освещены тремястами факелами. Даже мадемуазель, отлученная от двора, пригласила принцессу Саранскую в свою загородную резиденцию в Шайо, где попыталась всех удивить великолепием приема. Украшенная бриллиантами, мадемуазель была блистательна.

– О, Генриетта, – сказала она кузине, – какая же ты худенькая. Ты, наверное, устала с непривычки от всех этих развлечений. Тебе скорее всего несладко в Коломбо, Шайо и Пале-Рояле.

– Вероятно, как вам за пределами Парижа, мадемуазель.

– О, я-то умею утешать себя. У меня здесь свой двор, как ты видишь, и я слышала, что скоро меня пригласят вернуться ко двору, что я с радостью и сделаю.

– Я рада за вас, мадемуазель, – сказала Генриетта. – Я понимаю, как это несладко, ощущать на себе неудовольствие короля.

– Не короля, а его матери. Какие бриллианты у твоей сестры! Они дадут сто очков вперед всему, что я до сих пор видела. Да, Генриетта, мне нужно кое-что сказать вам. Вам не следует идти на ужин впереди меня, мне принадлежит первенство перед вами.

– Моя мать говорит иначе, и вы не можете не знать, как важно соблюдать очередность в процессии.

– В былые времена короли Шотландии уступали место королям Франции. Ваш брат, имей он корону, был бы королем шотландцев, не так ли?

– И англичан, мадемуазель.

– Моя дорогая Генриетта, вам действительно следует уступить мне право идти на ужин впереди вас.

– Мать никогда не позволила бы мне этого. Так же, как и королева Анна.

Мадемуазель недовольно скривилась.

– Какая ерунда, – сказала она. – Сколько шума из-за сущих пустяков. Королева придаст слишком большое значение этому вопросу. Ладно, посмотрим, чья возьмет. Заметьте, что я бы совсем иначе смотрела на этот вопрос, будь ваш брат фактическим королем.

– Для французского двора он остается королем.