Из камер послышались смешки, но смеявшиеся явно не стремились выдать себя. Выходит, остерегались последствий. Это был явно не тот человек, над которым можно смеяться. Жестокость сквозила во всем: шрам, выпяченные кости, обтянутые грубой кожей. Он приподнял меня еще выше, будто собирался размазать по каменному полу наподобие яичницы.
— Нет!
Под лапищей великана разглядел старика и рыжеволосого парня, они вышли вслед за ним из камеры и теперь помогали нубанцу подняться.
— Не стоит, — повторил нубанец. — Я задолжал ему жизнь, брат Прайс. И еще: без него ты до сих пор гнил бы в камере в ожидании завтрашней забавы.
Злоба читалась в глазах брата Прайса, когда он посмотрел на меня, но, похоже, она там присутствовала всегда, тиски разомкнулись, словно я перестал для него существовать.
— Выпусти остальных, — прогрохотал он.
Нубанец передал ключи старику:
— Брат Элбан.
Затем подошел туда, где я приземлился. Лундист лежал рядом, лицом в пол, у лба растекалась лужица крови.
— Боги послали тебя, мальчик, чтобы освободить меня от пытки. — Нубанец взглянул на стол, потом на Лундиста. — Теперь пойдешь с братьями. Если найдем того, чьей смерти так желаешь, возможно, я убью его.
Я прищурился. Не понравилось мне его «возможно».
На мгновение взгляд остановился на Лундисте. Было непонятно, дышит он или нет. Почувствовал укол совести, точно возникшую после ампутации конечности боль, когда болеть уже нечему.
Я стоял рядом с нубанцем и распростертым у его ног наставником, наблюдая, как бывшие узники освобождают своих товарищей. Потом, засмотревшись на угли, горящие ярко-красным пламенем, предался воспоминаниям.
В прежние времена я мало задумывался о том, кто я. Жизнь протекала без потрясений, простая и понятная, с нежными прикосновениями и безудержным смехом. Затем была рука, выбросившая из кареты в ночь, отнявшая тепло матери, сидящей рядом. И вот я один под дождем в ночи, наполненной криками. Рука вытолкнула дитя из двери, вернуться обратно уже не получится. Никто не останется — все пройдут через эту дверь, но каждый стремится выйти без чужого вмешательства, постепенно привыкая вдыхать воздух свободы.
Спасение, болезнь, прежние мечты, теперь казавшиеся такими наивными и несущественными. Детство, как пожелтевший осенний лист, падает с дерева с приходом суровой зимы. Сама жизнь, которая стоит так мало, стала настоящим шоком для меня. Убежища и крепости, возводимые нами с Уильямом, показались убогими, игрушки, изображавшие реальных персонажей, дурацкими.
Просыпаясь, я чувствовал боль, усиливающуюся с каждым воспоминанием. Но я возвращался к ней снова и снова, как язык, нащупывающий дырку от выпавшего зуба.
Я осознавал, что долго не выдержу — погибну.
Боль превратилась в главного врага. Более опасного, чем граф Ренар или отец, согласившийся на сделку. Отнятые жизни дороже любой короны, победы, пусть даже распятого на кресте Пророка. Только потому, что где-то внутри меня было заложено упрямство, позволяющее противостоять невзгодам, стало возможным уже в десятилетнем возрасте справляться с болью. Я изучал ее приход, направления атаки. Она мучила, подобно загноившейся ране, вытягивала все силы. У меня хватило знаний найти лекарство. Против нарыва подойдет раскаленное железо: прижечь, выжечь, дать зарубцеваться. Я отбросил все привязанности. Любовь к мертвым отодвинул в сторонку, поместив для сохранности в прочный ларец. Забытые мертвецы не станут кровоточить, не вызовут переживаний. Возможность полюбить вновь пресек на корню. Поливать кислотой, пока почва не станет бесплодной — отныне не расти здесь ни травинке, ни цветку.
— Пошли.
Я встряхнул головой. Нубанец обращался ко мне.
— Пошли. Мы в сборе.
Братья окружали нас — разномастное вонючее воинство. Прайс подобрал меч одного из тюремщиков. Второй блестел в руке еще одного здоровяка: пониже, полегче, моложе Прайса, но очень на него похожего, словно вылезли из одной утробы.
— Пора сваливать отсюда. — Прайс проверил остроту меча, проведя его концом вдоль подбородка по короткой бороденке. — Барлоу, Райк и я — впереди. Джемт и Элбан — сзади. Если мальчишка станет задерживать, убейте.
Прайс осмотрел помещение, сплюнул и выскочил в коридор.
Нубанец положил руку мне на плечо:
— Лучше останься. — Он кивнул в сторону Лундиста. — Но, если отправишься с нами, не отставай.
Я посмотрел на Лундиста. Различил голоса, уговаривающие остаться, знакомые голоса, но такие далекие. Знал, старик прошел бы сквозь огонь, лишь бы спасти меня, — и не потому, что боялся гнева отца, просто… Ощутил нити, связывающие меня с ним. Терновник. Снова накатила слабость. Я почувствовал боль, она просачивалась сквозь шрамы, которые я считал зарубцевавшимися.
Я поднял глаза на нубанца:
— Не отстану.
Чернокожий скривил губы, пожал плечами и помчался за остальными. Перешагнув через Лундиста, я кинулся за ним.
14
К наемному убийце предъявляют повышенные требования. Брат Сим соответствовал им.