Принц в наследство

Леон давно не сидел за рулем. Поэтому теперь, когда все его внимание было занято дорогой, а машина послушно повиновалась каждому приказу, в какое-то мгновение он вдруг поймал себя на мысли, что сейчас для него не существует ничего, кроме ленты асфальта, убегающей под колеса его автомобиля, действительно живого и верного существа. “Ферарри” как будто говорил ему: “Я помогу тебе, дружок. Я сделаю все, что в моих силах. А дальше ты должен действовать уже сам. Пока человек жив, он имеет возможность исправить все свои ошибки”. Леон усмехнулся. Нет, последнюю фразу автомобиль сказать не мог. Эти слова принадлежали отцу Леона. Белоснежный “ферарри” был их верным конем и попутчиком во время того путешествия.

“Ферарри” класса “гранд туризме” старый маркиз заказал себе, когда ему было уже хорошо за семьдесят и он больше уже не мог ездить верхом. “Я всегда предпочитал белых жеребцов, хоть прежде сам был вороной масти, — шутил отец с представителем фирмы “Ферарри”, — а теперь и моя грива побелела. Сделайте мне белого конька и не торопитесь, объездите получше”. Изготовители не стали торопиться, машину пригнали из Италии только через несколько месяцев. Это было уже после гибели жены Леона, но ни сам Леон, ни его дочка не могли поверить в ее смерть, ведь не было ни гроба, ни похорон; им обоим казалось, что однажды распахнется дверь, и она войдет, засмеется и заговорит с ними… Вот тогда и прибыл этот железный “белый конек”, действительно очень покладистый и почти живой. “Что ж, — сказал старый маркиз, — белый — цвет траура французских королей”, — и стал учить внучку водить машину под жизнерадостные мелодии Оффенбаха, лившиеся из магнитофона.

Леон нажал клавишу на панели машины, и звонкое сопрано беспечно запело: “Ах, сеньор маркиз!..”

— Ишь ты! — неожиданно крякнул папаша Пешо, молчавший всю дорогу. — У тебя и в магнитофоне про маркизов поют. Надо же, как дело поставлено… Неудобно, ты — маркиз, у тебя фамилий что адресная книга, а ты как простой водила баранку крутишь, меня, старого дурака, возишь…

— На самом деле у меня гораздо меньше фамилий, — Леон усмехнулся, — просто Белиньи приписывает мне имена и титулы всех хозяев Монтрей-Белле. Ему нравится служить титулованной особе, по-моему, он и себя чувствует, по меньшей мере…

Глава 55, в которой Леон не успел сказать

Но, кем чувствует себя Белиньи, Леон так и не успел сказать, потому что вдруг заметил в зеркале какой-то помятый “мерседес”, который во всю прыть мчится за ними, прижимая к обочине, а его пассажиры, несколько молодых парней с разгоряченными рожами, радостно вопят в адрес папаши Пешо грубые шуточки. Леон вовремя успел увернуться, уменьшил скорость, пропуская “мерседес”, и даже обрадовался, что это всего-навсего подгулявшая компания, а не назойливые репортеры светской хроники бульварных изданий.

— Козлы! — возмущался папаша Пешо. — Они тебе крыло-то не помяли?! — И осторожно высунулся в окошко, приглядываясь к бокам машины. — Это ж надо, на такую красотищу…

Папаша Пешо рассуждал о достоинстве машины и кретинизме парней, а Леон снова вспомнил поездку с отцом на “белом коньке”. Единственную и последнюю.

Чтобы облегчить скорбь и душевные переживания сына и внучки, старый маркиз предложил отправиться всем вместе в Англию, на королевские скачки в Аскот. Без шофера и слуг, а только втроем на новеньком “белом коньке”. Уже открыли туннель под Ла-Маншем, и на “ферарри” дорога получилась бы не слишком утомительной. А кроме того, в скачках участвовал жеребец из конюшен отца и, вероятно, должен был стать фаворитом. На скачки в Аскот съезжается вся европейская знать, английская королева и двор. Внучке будет интересно посмотреть на вековые британские традиции, в частности, на этих скачках джентльменам полагается быть в цилиндрах, а дамам — в шляпах.

Вечером накануне отъезда дочка Леона пораньше отправилась спать, а мужчины засиделись допоздна. “Когда оканчивается жизненный путь наших близких, — говорил Леону отец, — это означает, что дальше мы уже можем идти сами, без них. Что мы уже достаточно сильны и мудры, чтобы справиться без их поддержки”. Леон пытался возражать, ведь по отношению к Клео это несправедливо — лишить ее матери. “Во-первых, у нее есть ты и я, а во-вторых, она достаточно взрослая, у нее уже своя жизнь и лет через пять она выйдет замуж, — последовал ответ. — Тебе же надо подумать о новой жене”.