Принц в неглиже

Задумавшись, Монте едва не проскочил знакомый проход, машинально толкнул дверь и вошел в бар. Кажется, все как раньше, только почти пусто и не орет музыкальный автомат. Подойдя к стойке, Монте задумчиво погладил большую хромированную ручку радиоприемника, не ведающего об УКВ и способного поймать только средние волны.

Эдди за стойкой не было. Монте почувствовал разочарование. Он медленно прошел по залу, озираясь, узнавая знакомое помещение и незабываемые запахи, привычно проследовал в единственный кабинет и открыл дверь.

Монте не удивился бы, если бы навстречу ему из-за стола с миской спагетти посередине поднялся смуглолицый Марио Ла Гадо. Однако удивиться все же пришлось: Ла Гадо в кабинете действительно присутствовал, но только не во плоти, а в виде огромного портрета. Мерзавец все так же белозубо улыбался, наверняка при этом держа палец на спусковом крючке. Впрочем, фотопортрет был поясной, руки Ла Гадо в кадр не попали. А интересно, какие на нем запонки? Все те же, огромные, сверкающие?

Ошеломленный Монте в первый момент даже не заметил, что кабинет уже занят какой-то парой, и попытку мужчины прикрыть дверь проигнорировал. Портрет Ла Гадо его просто гипнотизировал. Не обращая никакого внимания на возгласы негодования, Монте вломился в тесное помещение, не отрывая взгляда от портрета, слепо обогнул стол, споткнулся о жаровню, машинально посмотрел под ноги и наконец заметил, что в кабинете кто-то есть, но не придал этому значения.

— Какого черта? — показывая в сторону портрета, возмущенно спросил Монте багровеющего от гнева мужчину. И тут заметил, что стена вокруг портрета была увешана газетными и журнальными вырезками в одинаковых рамочках под стеклом, персональными и групповыми фотографиями — на одной из них Монте увидел рядом с Ла Гадо и себя. На специальной полке под портретом стояла ваза с цветами, а чуть выше, под самой рамой, к стене крепилась желтая металлическая табличка с цифрами, неопровержимо доказывающими, что Монте опоздал с местью: «1929–1970».

— Сдох, с-котина, — с чувством детской обиды произнес он, обессиленно опускаясь на плюшевый диван, почти на колени сидящей там женщины.

— Сам скотина! — гневно воскликнул мужчина, выдергивая из-под него свою даму.

— Оставьте меня в покое, — устало сказал Монте. Он чувствовал себя измученным.

— Парень, ты нарываешься на неприятности!

— Идите к черту, — безразлично усмехнулся Монте, заслышав звуки музыки: в зале кто-то включил музыкальный автомат, и Чак Берри медовых голосом запел «Проснись, моя Сьюзи». — Вы кто? Смотритель этого музея? Или тоже экспонат?

— Наглец! — взвизгнула женщина из-за спины своего кавалера.

— Я? Я маленькая Сьюзи, — произнес Монте, вторя Чаку Берри. — Кто меня разбудил? — Он нервно захохотал и погрузил лицо в ладони.

Удара по голове он не ожидал, но удивиться не успел. Сковородка загудела, и под медленно затихающий гул Монте Уокер провалился в беспамятство.

В этот момент полковник Лапокосов ехал в такси, и тоже с закрытыми глазами: никакого желания любоваться видами Нью-Йорка у него не было. Благодаря промаху в аэропорту полковник и без того уже понял, что это очень большой город. Тем хуже!

На пути к российскому посольству Лапокосов безрадостно размышлял о том, что он будет делать, если не сумеет найти Сергея Максимова. Ирония судьбы заключалась в том, что найти его он мог бы в тот же миг, достаточно было посмотреть в окошко на тротуар, но об этом полковник так и не узнал.

В посольстве к нему вышел молодой человек, которого Лапокосов сразу окрестил Чистюлей: сорочка на парне была белоснежная, серый костюм — без единой морщинки, обувь начищена до блеска, прическа — волосок к волоску.

— Здравствуйте. Чем могу помочь? — глубоким голосом спросил Чистюля, причем спросил по-русски, с первого взгляда опознав соотечественника.

Лапокосов вместо ответа достал из кармана аккуратно сложенный носовой платок, развернул его и вынул маленькую картонку с семизначным номером.

— Позвоните в Москву. — Он положил бумажку перед Чистюлей.

Не притрагиваясь к карточке, молодой человек внимательно посмотрел на полковника, на телефонный номер, чуть заметно кивнул и повторил:

— Чем могу помочь?

Лапокосов сложил платок и вытер им лоб.

— Я подожду у вас одного человека, он должен появиться не сегодня завтра. Я должен видеть каждого, кто войдет в здание.

— Понятно, — задумчиво произнес Чистюля. Он внимательно оглядел Лапокосова, что-то прикидывая, наконец принял решение — Ночлег, если понадобится, найдите сами, но работу мы вам дадим.

Сергей Петрович Максимов открыл глаза и посмотрел в небо, какое-то вытравленное и болезненное. Очевидно, это было пресловутое небо Аустерлица или какой-нибудь другой заграницы.

— Где я? — Он приподнялся, сел и огляделся по сторонам.

Прямо перед ним была широкая улица с оживленным движением в несколько полос. Справа и слева, невозмутимо обходя сидящего Сержа, двигались пешеходы. За спиной — он повернул голову так, что хрустнула шея, — обнаружился старомодный бар. Все это вместе и по отдельности Сергею Петровичу ни о чем не говорило.