Принц вечности

Светлорожденный Мкад-ап-Сенна, Повелитель Стад и Ахау Башен, в свои сто десять лет находился в расцвете силы и на вершине могущества. Страна его была просторной, население – редким, и на каждого человека, мужчину, женщину или дитя, приходилось по двадцать быков. Может, по тридцать или по пятьдесят – кто их считал, эти огромные стада, бродившие в бескрайней степи меж каменных башен? Но сеннамитскому владыке все чаще казалось, что мир стоит не только на быках и башнях; нужны еще и города, и корабли, и мастерские, и люди, знакомые с ремеслом. Коль их не будет, то сеннамиты сами обратятся в быков, в тупых и сильных животных, которым даны лишь немногие радости – набить брюхо травой, опрокинуть соперника да оседлать побольше самок. Это пугало Мкада; желал он иной судьбы для своего Очага и вел дело к тому, чтоб отменить или обойти кое-какие традиции и законы, священные для Сеннама издревле. Но древность кончилась, наступали новые времена, и запрет на постройку нескольких башен в родовых угодьях казался теперь нелепым, словно повозка, к которой забыли приделать колеса. Ведь одна башня – не город! Или все-таки город? Нигде не сказано, какой ей быть ширины, какой высоты, и нужна ли над нею крыша… Так что, воздвигнув стену в десять тысяч шагов и замкнув ее, можно объявить это строение башней, а внутри возвести дома, как в Арсолане, и разбить сады, как в Одиссаре. А рядом выстроить пристани для кораблей, ибо в древних заветах про суда и пристани не сказано ни слова. Об этом размышлял Мкад-ап-Сенна, Повелитель Стад и Ахау Башен; и не зря считали его мудрым правителем, не нарушавшим ни традиций «предков, ни заветов Чилам Баль.

Че Чантар, сагамор Арсоланы, приближался к тому рубежу, где нет различий между славой и безвестностью, где теряют смысл власть и тяга к великим свершеньям, где начинается битва не с врагами, подступившими к стенам хогана, а с самим собой. Он, кинну, прожил на свете двести двадцать пять лет и мог прожить еще столько же, но для чего? Полтора века он правил и строил, карал и миловал, но эта игра больше не увлекала его; как все, длившееся слишком протяженный срок, она успела ему наскучить. Однако он был слишком честным игроком, чтобы бросить мяч, не закончив партии. Правда, ее завершение не за горами; если план – план Чантара! – будет принят, то мяч окажется в кольце, и можно позабыть об этом надоевшем состязании… Другие игроки выйдут на арену, а Че Чантар исчезнет; появится иная личность, начнется иная жизнь, тоже не без утрат, не без потерь, но будут в ней и свои радости… Ведь новизна – уже счастье! Недаром старый Унгир-Брен на склоне лет своих отправился странствовать по Бескрайним Водам, а в одном из посланий, принесенных соколом в Инкалу, написал: дар долгой жизни слишком драгоценен, чтобы расточать его в борьбе за власть…

Че Чантар был с этим согласен, но Одо'ата, новый тасситский властелин, нашел бы что возразить старому аххалю. Он, полукровка, наделенный властью, но отнюдь не долгой жизнью, торопился; он мечтал свершить нечто великое, нечто такое, что потрясло бы мир, дабы тот кусок угля, который он являл собой, сразу сделался нефритом. Пусть треснутым, второсортным, но – нефритом! Кроме жгучей тяги к великим свершеньям, его обуревала зависть, яростная зависть к тем, кто проживет дольше его и дольше будет править и наслаждаться властью. Он неистово тянулся к ней, к огромной власти, большей, чем была дарована ему; он полагал, что ее огромность уравновесит тот жалкий срок, что был отпущен ему судьбой.

Но чтобы получить такую власть, он нуждался в сильном союзнике и в подтверждении своих прав. Подтверждение было очень важным: если бы Провидец Мейтасса одарил потомков своих Пятой Скрижалью Чилам Баль со всеми нужными пророчествами, то все увидели бы, что он, Одо'ата, следует путями богов и, значит, воевать с ним бесполезно. Он верил, что разыщет свою Книгу, найдет ее на страх врагам, если даже придется разобрать по камешку древнее святилище в Цолане, а каждый камень расколоть секирой! Отчего бы и нет? Ведь эти майя, ублюдки с плоскими черепами, похитили принадлежащее Мейтассе!

Вопрос с союзником решался еще проще: Сеннам и Тайонел были слишком далеки, Одиссар и Арсолана являлись врагами, Ренига и Кейтаб могли рассматриваться лишь в качестве будущих жертв. Оставался Коатль; богатая страна с сильным войском, с метателями громовых шаров, с портами на берегах Ринкаса и с кораблями, что могли поднять сотню всадников или три сотни пеших. Правда, атлийский сагамор был надменен и честолюбив, зато атлийские земли открывали прямой путь к Цолану и к пещерам святилища Вещих Камней. Это стоило милости Провидца! Отчего же не разделить ее на двоих? А потом, когда будет найдена Книга, все встанет на свои места…

Но Ах-Шират, союзник Одо'аты, не верил в пророчества. Верил он только себе и полагал, что глупцы затем и существуют, чтобы прокладывать умникам дороги сквозь ядовитый тоаче. Сам он, конечно, относился к умникам, и потому, скрывая усмешку, кивал на всякое слово Одо'аты и на каждое его послание отвечал двумя.