Принц вечности

Яшмовый шар под его сердцем бился и трепетал, и он, не спуская глаз с надвигавшихся тасситских шеренг, рванул завязки панциря. Теперь сфера лежала на его ладони, на белом шелке, помнившем Вианну, будто соединившись с самым драгоценным из даров, посланных ему богами. Поверхность шара помутнела, розовые и алые полосы слились с багряным фоном, и казалось, что на шилаке Вианны рдеет огромная капля крови. Не светлой и не темной – просто крови.

Тасситы заполнили храм от стены до стены – тысяча или больше воинов в боевой раскраске, со щитами из бычьих шкур; глаза их сверкали, блестели лезвия топоров и широкие изогнутые клинки бумерангов, искрились яркими вспышками наконечники копий. Шли они медленно, но в движениях их уже не ощущалось страха – скорее уверенность охотника, загнавшего добычу и убежденного, что торопиться теперь ни к чему. В первых рядах взгляд выхватывал воинов в пышных уборах из перьев орла, великих бойцов Клана отанчей, и Дженнак догадался, что им предоставлена честь добить его людей.

Между ним и тасситами было сорок шагов.

Не опуская шара, он неторопливо потянул из ножен левый клинок. Ему чудилось, что он различает гул, долетавший с площади; там, очевидно, вершились некие события, уже не касавшиеся одиссарцев, ибо тысячная орда отделяла их от ярких небес Юкаты, от солнца и облаков, от света и от самой жизни. А позади их ждали лишь холодные пространства Чак Мооль, да горечь поражения, да смутная память о том, как было захвачено Великое Святилище, как камни его оросились кровью, как были попраны заветы богов и предан священный знак перемирия…

Наверно, Тегунче и Оро'сихе сплетут новый, подумал Дженнак, но уже с другим посланцем, без него. Ему оставалось лишь усеять пол орлиными перьями и уйти с почетной свитой из мертвых отанчей.

Они приближались; до них было тридцать шагов.

Повернувшись, Дженнак оглядел своих воинов. Истомленные, в побитых панцирях, они стояли крепкой стеной; многие уже без щитов и шлемов, так что видел он их лики, смуглые и безбородые у одиссарцев, посветлей и с редковатой растительностью на щеках – у полукровок. Внешне казались они различными, а вот выражение было у всех одно, упрямое и непреклонное, будто желали они отразить натиск горной лавины, а коль не получится, лечь под нее, но дороги не уступить. Впрочем, упрямство было одной из черт, присущих и уроженцам Бритайи, и выходцам из Серанны; быть может, потому они и роднились с охотой, и уважали друг друга. Недаром ведь сказано: прочен очаг, сложенный из упрямых камней!

Поймав взгляд таркола, последнего уцелевшего, Дженнак властно кивнул, и воины, скрываясь в проходах у подножий статуй, начали отходить к лестнице, к крутым ступеням, озаренным дрожащими огненными язычками бронзовых ламп. Шестеро Кино Раа смотрели на них с легкой укоризной, но потом, будто догадавшись, склонили головы в знак прощения и вновь окаменели на своих базальтовых постаментах. Слишком немного оставалось у них защитников; слишком мало, чтоб удержать проходы и отразить атаку со всех сторон. Но на лестнице, не очень широкой, три десятка одиссарцев могли встать в три ряда и биться, спускаясь вниз, в пещеры.

Вниз, подумал Дженнак, медленно отступая к ближайшей щели между пьедесталами; вниз, к серебряным и изумрудным ронго Книг Минувшего и Повседневного, к ало-пурпурному великолепию Книги Мер, к блеску золота и мягкой синеве Книги Тайн… Под какими строками оборвется его жизнь? Может быть, там, где написано: защищающий свой очаг подобен благородному соколу-хассу; нападающий же смердит, как стервятник… Но были и другие мудрые слова, вполне подходившие к случаю. Например, такие: для каждого наступит время собирать черные перья… Или: камень истины тяжел, и его не спрячешь в мешке лжи… Или: истина отбрасывает длинную тень, но лишь умеющий видеть узрит ее.

Будь его воля, он встретил бы свой конец под словами Арсолана, записанными в Книге Минувшего, под словами, что были сказаны Светлым и Справедливым о цоланском храме. А говорил он так: устроив прочие места, разве не устроим ли мы это место? Достойно оно пребывать в покое и мире; ведь сюда принес нас Оримби Мооль, и здесь впервые ноги наши коснулись земли Эйпонны…

До тасситских шеренг оставалось двадцать шагов, когда эти слова вспыхнули в воздухе перед Дженнаком.

Шар на его ладони исчез, хотя он ощущал тяжесть, твердость и теплоту магического талисмана, и легкую дрожь, будто бы сфера стремительно вращалась в его пальцах, не истирая, однако, кожу или вовсе не касаясь ее. Но зрение утверждало иное; глаза его видели огромную книгу, повисшую в пустоте, гигантские страницы в три человеческих роста, темный фон, серебряные знаки и слова – те самые слова, что вспомнились ему сейчас.

Достойно оно пребывать в покое и мире; ведь сюда принес нас Оримби Мооль, и здесь впервые ноги наши коснулись земли Эйпонны…