Принц Вильгельм I Оранский. В борьбе за независимость Нидерландов от Испанской короны

Во всех отношениях лето 1559 года было полно для Вильгельма мрачных предчувствий. До этого он делал все по-своему. Император баловал и выдвигал его, и, хотя на государственной службе он пережил несколько небольших тревог и понес расходы, его выбирали для самых почетных и ответственных поручений, что ему льстило. Например, это он поднес императорскую корону брату и преемнику Карла, это он принимал двоюродного брата Филиппа, эрцгерцога Макса, когда тот приехал в Брюссель, а когда Карл умер в Испании, именно Вильгельм, великолепный в своем черном наряде, вышел вперед, встал над гробом Карла в соборе Святой Гудулы и звучно произнес последний возглас: «Король умер, да здравствует король!» Но после смерти Карла исчезло последнее, что еще сдерживало Филиппа, и Вильгельм обнаружил, что ему противоречат, его унижают и оттесняют. Французский король, неосторожно проболтавшись, показал ему не только какое место отвели Нидерландам, но и какое место отвели ему самому. Сколько случаев неявного пренебрежения, намеков, мелких политических неудач стали понятны, когда он осознал то, что изумило и ужаснуло его, но было бесспорным: его сознательно устраняли с заседаний, когда советники его повелителя обсуждали вопрос, касавшийся его страны!

За предыдущие четыре года сдержанная неприязнь Филиппа к Вильгельму превратилась в полное недоверие, как прохладная вода в твердый лед. Чрезмерно чувствительный и не терпевший даже самой легкой критики король был господином, которому нелегко служить. Недостаточно уверенный в себе для того, чтобы менять свои мнения в соответствии с опытом, он замкнул свой ум, как зажимами, неизменяемыми принципами. Полностью противоположные характеры короля Испании и принца Оранского определяли их непримиримо противоположные линии поведения в политике. Филипп был только теоретиком, Вильгельм только практиком. Филипп искренне верил, что Бог избрал его и предназначил быть правителем, и предпочитал централизованное единое государство унаследованному от Средневековья множеству отдельных привилегированных владений и городов. В лучшем случае это были возвышенные и конструктивные замыслы, направленные на создание порядка, при котором церковь и государство через посредство добросовестных чиновников совместно заботились бы о телах и душах всех его подданных. Но реальности этого мира очень мало значили для короля. Его глаза смотрели лишь на далекую цель и не замечали страданий, переживаемых в пути.

Вильгельма мало интересовали политические теории и религиозные догмы. Он действовал так, как подсказывали ход событий, свойства отдельных людей или срочные нужды народа. Он инстинктивно чувствовал ситуацию такой, какая она есть, имел невероятно гибкий ум, и, что было главным, обладал воображением, позволявшим понимать людей, их практические нужды и их неразумные видения. Его поступки направлял его собственный характер, а не навязанная извне теория. Например, Европа могла бы стать более упорядоченной и целостной, если бы все подданные Филиппа строго выполняли державную волю своего короля или если бы все еретические секты были истреблены; но Вильгельм видел лишь ближайшее – мучения тех, кто пострадал бы при этом. Для Филиппа законы и теории были хороши или плохи сами по себе; для Вильгельма – только в зависимости от их последствий. Филипп верил в единообразие и правила, Вильгельм предпочитал разнообразие и свободу для человека действовать по личному усмотрению. Например, законы против еретиков нестрого применялись в Нидерландах, где многие сочувствовали сектам. Филипп дал своим министрам указание ввести эти законы в действие, но Вильгельм посчитал это неразумным и в подвластных ему округах действовал так, как ему казалось лучше. Иногда он даже заранее предупреждал обвиняемых, чтобы избежать неприятной обязанности арестовать их. Такие поступки подрывали основу авторитарного государства, но Вильгельм меньше думал о государстве, чем о людях, из которых оно состояло.