Кончик его языка казался чистым пламенем, когда прикасался к ее самому чувствительному, самому уязвимому месту, искусно лаская ее и дразня, пока жаркая влага ее готовности не полилась через край. Он пробовал ее с таким знанием дела, ласкал столь всеобъемлюще, что вырывал из горла стоны, один за другим. И когда, в конце концов, его язык нашел то ноющее место, такое готовое для него, она громко закричала.
Люк слушал ее крики, как музыку, смакуя ее сладость, наслаждаясь вкусом ее готовности. Его язык сначала нежно, а затем с возрастающей ритмичной силой вторгался в манящий вход ее тела, она прижималась к нему, открывая себя для него с щедрой несдержанностью. Все его чувства были практически обнажены, в полной мере ощущая каждую часть ее тела.
Потребовалась вся, до последней капли, сила его воли, чтобы сдержаться и не повалить ее на пол пещеры, освобождая себя, погружаясь в горячее, жаждущее тело. Он собирался продолжать ласкать ее губами и языком до тех пор, пока она бы не взмолилась о том, чего он и сам так безрассудно хотел. Но она внезапно скользнула руками к его плечам и, вцепившись в них, приподнялась ему навстречу, ее соски ласкали его грудь. Ее рот заявил права на его, ее руки скользили между их телами к твердости, натягивающей его одежду, ставшую непрошеными оковами. Она водила пальцами по всей плененной длине его мужской плоти, пока он не застонал, а она тихонечко не засмеялась с женским триумфом напротив его рта. Дикость нарастала в нем, он смял ее губы своими, но она вдруг стала такой же неистовой, встретив его с сопоставимым исступлением.
В ней не было нежности, когда она нетерпеливо срывала его брюки, расстегивая пуговицу за пуговицей, пока не освободила его. Она не стала ждать и взяла его в руки. Дрожь ее пальцев оказалась лучшим из всех предыдущих ощущений. Отстраненно он понимал, что были и другие, более искусные в любовных ласках, но никто, никто не делал его таким до крайности беспомощным. Сейчас она была той, которая доминировала, требовала, дразнила сладкой, мучительной жаждой. Ей не нужно было умений, чтобы раз за разом подталкивать его к краю, всегда останавливаясь, прежде чем он утратит контроль. И он еще не осмеливался потерять контроль, не сейчас. Не прежде, чем он сделает ее своей.
Каким–то образом со своей хрупкой силой она опустила его на спину, обвивая ногами, видение ее великолепной наготы наполнило его взор. Когда последнее препятствие в виде его брюк было преодолено и забыто, она приостановилась, чтобы посмотреть на него, нежный овал лица был залит румянцем страсти, ее глаза, расширенные, дикие и бесстыдные, пожирали его тело. Потом она отправила вслед за взглядом свой рот, лаская его, паутина волос щекотала живот, доводя до точки кипения, заводя столь далеко, что его пальцы сжимали ее руки с силой, оставляющей синяки на нежной плоти.
Джой почувствовала его хватку, боль была неотличима от удовольствия. Восхитительный ответ его тела, его твердая несгибаемая плоть были соблазном, которому она была готова подвергаться снова и снова. Она замерла, чтобы взглянуть на его лицо, столь безудержное, будто напряженная непреклонность его черт смягчилась и сменилась сосредоточенностью совсем иного рода. Джой чувствовала свою власть над ним, наслаждалась ею и неистовым, необузданным исступлением, которое контролировала, понимая, что в этот момент главенствует именно она.
В то мгновение, когда девушка была полностью уверена в своем превосходстве, в том, что подчинила его своей воле, она утратила свою хрупкую победу. С несомненной силой, будто бы она была не больше, чем созданием из теплого воздуха и отблесков огня, он опрокинул ее на спину на свои бедра, пока она снова не оказалась лежащей и полностью открытой ему. Он держал ее так крепко, что она не могла шевельнуться, его глаза, поймавшие ее взгляд, были наполнены таким неистовым безумием, что она почти испугалась. Момент быстро прошел, поскольку в последующих действиях не было места страху.
Едва различимым движением он перенес ее спину на заброшенный спальный мешок, опускаясь на колени между ее бедер. Его руки обжигали, словно раскаленное железо, ставшую до крайности чувствительной кожу, когда он притянул и приподнял ее бедра – если бы в этот момент она захотела отказаться от того, что последует дальше, ей крайне затруднительно было бы сделать это из такого совершенно беспомощного положения. В его глазах не было ничего человеческого. Джой попыталась потянуться к нему, смягчить свирепость, но он опустился на нее, пришпилив руки к бокам. Люк навис над ней, и на короткий момент темнота, поглотившая бледно–зеленое золото его глаз, отступила настолько, что Джой осознала, что видела там, а он узнал ее и вспомнил, кем она была. Вспомнил все, что было до этого.