Принц воров

— Я не знаю, что со мной. Если инфекция, я его заражу. И у меня… — она мучительно поморщилась, — сил нет.

— А про кого ему надо рассказать?

— Да хоть про кого. Ну ты же должен знать какие-то сказки.

— Никаких сказок я не знаю.

— И про Колобка не знаешь?

— А че про него рассказывать? Был сволочью, сволочью и помер. Если бы его не прикончил Святой, его бы посадил на перо кто-нибудь другой.

Света закрыла глаза и вздохнула. Ленька не уснет, это точно. Традиции в семье Корнеевых — дело серьезное.

— Ладно, — решился Мямля. — Про маруху пойдет?

— Это колыбельная?

— В каком смысле?

— Ну… чтоб вас всех… успокоительная?

— А-а, — понял Мямля, — да-да-да… Успокоительная.

— Ну расскажи. Только не дыми ему в лицо…

Колыбельная про маруху, рассказанная Мямлей шестимесячному Леньке

В тот год я особо не работал, на жисть хватало, и решил я прокатиться в Киев, где еще в тридцатом году познакомился с марухой. Тоня была девкой знатной и в свои тридцать два выглядела… Ну, как твоя мама, писькарь. Мужиков к ней сваталось немало, председатели там разные, ударники. Но она всем давала полный отлуп и никого не подпускала, разве что для баловства, от которого ни одну бабу, конечно, не удержать.

Работала она в ту пору учетчицей в вагонном депо. Уж не знаю, чего она там учитывала, вагоны ли, уголь или проходчиков, да только я, прибыв в Киев, отправился первым делом в депо. Увидела она меня, вскрикнула, как чайка, всплакнула, но виду для окружающих, конечно, не подала. Это уже потом, в кабинете, куда мы с ней пришли, кинулася мне на грудь и разрыдалась. «Что ж ты, — говорит, — Володя — меня Вовой зовут, — бросил меня в таком тяжелом для женщины положении?» Я, конечно, ни уха, ни рыла, моргаю, как семафор, прошу обосновать такой упрек, а она плачет, извивается на куче пустых мешков подо мной и продолжает обвинять: «Бросил ты меня в самый неподходящий в жизни любой женщины момент, когда ей требуется, — говорит, — особый уход и забота всемерная». «Заболела, что ли?» — спрашиваю я, уже совсем потеряв покой и понимая, что, пока этот вопрос не разрешится, ничего путного на этой куче пустых мешков из-под угля не выйдет. «Да лучше бы я умерла», — говорит маруха и сообщает мне, что сразу после моего отъезда из Киева забеременела она, то есть понесла.

Сказала она, и ты вот, писькарь, лежишь сейчас, моргаешь, а между прочим, я тогда тоже лежал вот так и точно так же моргал. Повалялись мы с ней в учетном кабинете еще пару часов, выяснилось, что к бабке-акушерке она после меня ходила, и замуж вот уже три года как вышла, и детей у нее после того визита к бабке нет. А за мужа у нее какой-то руководитель партейный, то ли в обкоме, то ли в райкоме. Словом, мужчина серьезный и обстоятельный, член ВКП(б), орденоносец, ну и теперь, конечно, рогоносец. Полный кавалер орденов сутулого первой степени.

Понимаю я, что день к вечеру клонится, пора мне удочки сматывать да из Киева ехать, коль скоро такой афронт с марухой вышел. А она вцепилась в меня не хуже того бультерьера и кричит во весь голос, что не отпущу, мол, с мужем разведусь, детей, мол, все равно нет, счастья нет, и сексуальной удовлетворенности тоже, поскольку партейный ее оказался человеком обстоятельным только на заседаниях партячейки и нигде больше.

Мне, понятно, такой расклад совершенно некстати, поскольку я тогда уже второй месяц находился в розыске за магазин, который до моего прихода охраняли двое красноармейцев, и идти регистрироваться в загс с паспортом я совершенно не собирался. Но маруха кричит дурниной, что теперь она своего не упустит, и я начал подозревать, что к этому дело и клонится. «Как же, дорогая Тоня, — спрашиваю я ее, — вы собираетесь выходить замуж за меня, если у вас муж партейный в паспорте прописан, а многомужество в рэсефэсеэре еще не узаконили?»

«Вот вы, Володя, — говорит она мне, — человек с виду грамотный, а совершенно не знаете, что в нашей социалистической стране разрешены разводы. И плотник он или член партии, он обязан развестись со мной, если я считаю, что наше совместное проживание более совершенно невозможно».

Писькарь, не знаю, видел ли ты, но вот я за свои сорок два ни разу не встречал члена ВКП(б), который повелся бы на такие рассуждения и отпустил от себя маруху, первую красавицу Киева. Попытался я это объяснить своей Тоне, да вижу, что только масла в огонь подливаю.

«Вы, Володя, — шепчет она мне, когда мы встали с мешков и начали отряхиваться, — поживите в Киеве еще пару деньков, а я сама все улажу». Я думаю, чего же не пожить. Киев и зимой красив и приятен. Тем более что маруха дала мне денег и ключи от сестриной квартиры, чтобы я мог запросто вставать по утрам и молиться в окно на купола Киево-Печерской лавры. Забрал я ключи, переехал на квартиру и отдыхал два дня. А на третий приходит в квартиру сестра и говорит: «Тонька в милиции».

«Как же так, — отвечаю я ей, — она может быть в милиции, если она собиралась в загс с мужем разводиться?»

«Бежал бы ты, — говорит сестра и слезами умывается, — Володя, куда подальше отсюда, пока тебя тоже не забрали».