Принц Зазеркалья

Но, пусть даже папа в состоянии смириться с тем, как изменилось его будущее, я не готова принять настоящее.

– Так, – говорит он уже тверже и отстраняется. – Давай-ка на тебя посмотрим.

Папа хмурится, когда проводит большим пальцем по моему темени.

– А эта исцеляющая магия правда работает. Было столько крови… я думал, у тебя как минимум сотрясение.

Он, наверное, страшно испугался, когда увидел, как я прыгнула в грозовое облако и ударилась о дерево.

– Откуда ты знал, что меня можно исцелить?

– А я и не знал. Я хотел отправить тебя в больницу. Но мы оба были крошечные, а грибы потерялись.

Я вижу, как у него на шее дрожит жилка.

– Тогда я попросил бабочек отнести нас сюда. Я надеялся, что они поймут – и что кто-нибудь здесь нам поможет.

Наверно, было ужасно чувствовать себя абсолютно беспомощным, действовать вопреки логике и наконец поверить в то, что не имело смысла. У папы больше силы духа, чем думали мы с мамой.

Я стискиваю его руки.

– Ты молодец.

– Молодец – тот малыш. Котоптичка.

Папа разжимает мои ладони и проводит пальцами по шрамам.

– Именно это пыталась сделать твоя мама, когда ты была маленькой и напоролась на ножницы. Поэтому она твердила, что может исцелить тебя. Она хотела тебе помочь. А я ее оттолкнул.

Его влажные глаза устремляются на меня.

– Прости, Элли.

– Ты не знал. Мы тебе не говорили.

Он хмурится и прижимается лбом к моему лбу.

– Ну, ты можешь искупить свою вину. Во-первых, я больше не хочу видеть, как ты бросаешься в небо.

Я улыбаюсь сквозь слезы.

– Да ладно. У меня же есть крылья.

Папа откидывается на спинку.

– Да, и они очень красивые, но, боюсь, плоховато работают.

Он смотрит мне за плечо, на прозрачные крылья, которые отбрасывают тень на кушетку.

– Хотя, кажется, теперь они сильней, чем были.

Я двигаю крыльями. Не больно. Даже правое крыло вполне восстановилось. Видимо, магия Чешика исцелила не только мою голову.

Теперь я могу летать. Как раз вовремя, чтобы отправиться в Гдетотам.

Папа, очевидно, угадывает мои мысли, потому что вновь берет меня за подбородок.

– Ты уязвима, пусть даже у тебя есть способности, которых нет у других девушек. Никакого больше ненужного риска, ладно?

Я киваю, чтобы успокоить его. Папа не понимает, насколько необходим риск, чтобы всё исправить. А главное, он не понимает, что я уже начинаю мечтать об опасностях.

– Что еще? – спрашиваю я, чтобы сменить тему.

Он кладет руки на колени.

– Что?

– Ты сказал – «во-первых». Значит, есть продолжение.

На папином лбу вновь появляются тревожные морщинки.

– Да. Я хочу знать правду. Всю.

В животе у меня как будто сжимается кулак.

– Это же… много лет. С чего начать?

– С чего-нибудь. В первом приближении. Мамина история. При чем тут Джеб. Он знает, кто ты такая? И то крылатое создание, которое вынесло меня из Страны Чудес… какую роль оно играет во всем этом?

– Ого. В первом приближении, говоришь?

– Ну да.

– Понадобятся семимильные сапоги, пап.

Он улыбается в ответ, поощряя меня, и я всё ему рассказываю. С того момента, когда я впервые услышала спор пчелы и цветка в медкабинете в пятом классе, и до сна об Алисе. До прошлого лета, когда мы с Джебом спустились по кроличьей норе, когда я была коронована рубиновым венцом, а незадолго до того выяснила, от кого происходим мы с мамой.

Даже когда папа бледнеет, я продолжаю. Потому что он должен знать про маму. Про то, как она некогда сама хотела стать королевой, но отказалась от венца ради него. И как Джебу промыли мозги, заставив забыть наши приключения в Стране Чудес – но он всё вспомнил и сражался за меня и за всех людей. И поэтому он теперь в зазеркальном мире.

– О нет, только не это, – на лице папы я вижу ужас. – Я был с ним слишком резок, когда он признался, что спрятал тебя после пожара в спортзале. Джеб ничего не знал, просто защищал ваш секрет…

– Всё нормально. Он понял, что ты не хотел его обидеть.

Папа качает головой:

– Джеб всегда был для меня как сын. Когда мы его найдем, я обязательно извинюсь. Обещаю.

– Конечно, папа.

Приятно, что он говорит «когда», а не «если».

– Я бы тоже хотела всё исправить…

Хотя я причинила Джебу гораздо больше вреда.

Я с трудом перевожу дух, прежде чем признаться в остальном, а именно: какова роль Морфея. Я рассказываю, как он помогал маме получить корону и как она предала его, когда предпочла папу своей миссии. Как после этого Морфей стал навещать мои детские сны. Как он сам превратился в ребенка, чтобы заманить меня в Страну Чудес, не объясняя, что я на самом деле должна была сделать.

Папа мрачнеет; гнев и недоверие искажают его черты. Точно таким же обычно становится лицо Джеба, когда он слышит имя Морфея.

Папа открывает рот, но я вмешиваюсь.

– Прежде чем обрушиться на него, не забывай, что он спас мою жизнь в Стране Чудес. И здесь, в нашем мире, тоже. Более того, он спас Джеба. Морфей – не воплощенное зло, папа. Он…

«Слава и хула, солнечный свет и тень, бег скорпиона и песня соловья. – Слова Первой Сестры кажутся как нельзя более точными. – Дыхание моря и грохот шторма. Разве можно выразить все это на вашем языке?»

Нет. Нельзя.

– Что он за существо, Элли? – спрашивает папа.