Принцесса ада

На ферме воцарилась праздничная атмосфера. Газетчики сравнивали происходившее с ярмаркой, игровой площадкой и «парком развлечений в разгар воскресного дня»³. Лоточники с мегафонами рекламировали свой товар – попкорн, арахис, лимонад. Около ямы, откуда совсем недавно извлекли останки двух несчастных, дородный детина продавал «пирожные и розовое мороженое»⁴. Несколько молодых людей, нанятых по случаю владельцем местной типографии, торговали почтовыми открытками. За одну просили десять центов, за три – двадцать пять. Изображение расчлененного тела Хельгелейна разошлось за несколько минут, большим спросом пользовались почтовые карточки с черепами. Предлагали панорамные виды фермы, фотоснимки Белль и ее детей, открытки с фотографиями мужчин, которые, стоя по колено в земле, раскапывают могилы. Некоторые посетители фермы, нацелив объективы собственных фотоаппаратов, заставляли родственников позировать на краю могильных ям или на фоне развалин сгоревшего дома⁵. Сновавшие в толпе предприимчивые юнцы продавали части скелетов, найденных в «саду смерти», однако вскоре покупатели догадались: вместо реликвий им всучили осколки свиных костей. Другие охотники за сувенирами подбирали обломки кирпичей, обугленные куски печной трубы, гнутые гвозди, закопченные обувные пуговицы и даже отламывали ветки с фруктовых деревьев. Джо Цанер – член бейсбольного клуба из Саут-Бенда – «разжился старым кофейником и потрепанного вида башмаком»⁶.

Некоторые, не обращая внимания на охрану, забирались в руины подвала и выносили оттуда полные мешки обломков и мусора. Другие в поисках зловещих сувениров копались в грязи разрытых могил. Одна миловидная женщина, «подхватив подол нарядного платья, несла в нем часть собачьей тушки. Дама считала, что Ганнесс испытывала на несчастном животном тот яд, которым травила своих жертв»⁷.

Самые первые, прибыв на ферму, кинулись прямо к каретному сараю. Шериф Смутцер, стоявший снаружи, организовал очередь посетителей и партиями в несколько человек разрешил им осмотр импровизированного морга. Однако к девяти утра толпа стала неуправляемой, и сарай пришлось запереть. Несколько расстроенных женщин «с криками разочарования бросились к маленькому красному строению… Чтобы заглянуть внутрь, они голыми руками расковыривали щели и трещины». Мужчины же, «подсаживая друг друга, заглядывали в окно, а снизу на прильнувшего к стеклу зеваку покрикивали желающие занять его место»⁸.

Погода была прекрасная, и многие из тех, кто приехал утром, прихватили с собой провизию. В полдень в саду под яблонями и на лужайке под елями разложили скатерти и принялись за еду. Вокруг резвились дети. Местный персонаж, этакий дядюшка Бен, рассказывал собравшимся, что с помощью раздвоенного прута – своеобразной волшебной палочки – сможет указать, где захоронены еще не найденные жертвы. «Всего их тридцать семь», – закончив осмотр, торжественно заявил мужчина⁹.

Две недели подряд пресса обсуждала подробности трагедии на ферме Ганнесс. Рассказы о происшествии в Ла-Порте не только заполонили первые страницы газет по всему Среднему Западу, но и породили поток нравоучительных статей. Из-за невиданного поведения толпы, осквернившей мирный день отдохновения разгулом на зловещей ферме, на страницы печатных изданий выплеснулась волна возмущения. Писали, что «воскресную атмосферу тишины и соблюдения религиозных обрядов» люди променяли на «массовые беспорядки и легкомысленные – на грани безумия – дикарские развлечения, полные отвратительной жестокости». Казалось, возбужденные толпы спешили не на жуткое кладбище, а в цирк. Один разгневанный комментатор утверждал, что подобное паломничество пятнадцати тысяч потерявших голову «экскурсантов» доказывает, что «современный человек в своем развитии недалеко ушел от первобытных варваров»¹⁰.

Задетый подобными нападками, редактор «Ла-Порт уикли геральд» выступил в защиту своих земляков. Он заявил, что орды патологически любопытных, собравшихся на ферме Ганнесс, осуждения не заслуживают, и «в любом другом конце страны произошло бы то же самое». Такое случается всегда и везде. В судах всегда толпится народ, «его влекут жестокие преступления, и покойницкая – центр такого притяжения. …Люди хранят предметы, связанные с убийством или несчастным случаем, и во многих домах эти реликвии выставляются напоказ».

Редактор «Ла-Порт уикли геральд» также предположил, что человек, возможно, испытывает необъяснимое удовлетворение при виде чужих страданий. «Некоторые полагают, что в жизни каждого и так достаточно неизбежных трагических событий, – писал автор статьи, – чтобы удержать его от непонятной тяги к страшному и неприглядному. Человек же, сознавая, что другие тоже в муках несут свой крест, находит в столкновении с жестокостью жизни своеобразное утешение»¹¹.