Немного успокоившись, Беатрис кивнула. Она знала, что именно так отец и выбрал маму – из короткого списка заранее одобренных кандидаток. До свадьбы родители виделись от силы дюжину раз. А их устроенный брак в итоге расцвел в истинную любовь.
А может, они правы? Может, и Беатрис влюбится в какого-нибудь парня из этой ужасно тонкой папки?
Похоже, вряд ли.
Беатрис еще не видела этих аристократов, но уже могла предположить, кого встретит: тех самых избалованных самовлюбленных юнцов, что годами кружили вокруг нее. Парней, которых она аккуратно отшивала в Гарварде, когда они звали ее в клуб или на вечер свиданий в братстве. Тех, кто, глядя на нее, видел не личность, а корону.
Иногда Беатрис закрадывалась в голову предательская мысль: а не так ли ее воспринимают и собственные родители?
Отец сложил руки на столе. На фоне загорелой кожи ярким блеском выделялись два кольца: простой золотой ободок обручального и, рядом с ним, массивная Большая печать Америки. Символы двух браков – с королевой и со страной.
– Мы всегда надеялись, что ты найдешь того, кого полюбишь и кто сможет справиться с требованиями этой жизни, – сказал король дочери. – Того, кто подойдет тебе и Америке.
Беатрис уловила невысказанный подтекст: если ей не удастся подобрать человека, отвечающего обоим требованиям, то на первый план выйдет благо страны. Гораздо важнее найти того, кто способен делать эту работу, и делать ее хорошо, чем следовать зову сердца.
Да и, честно говоря, Беатрис давно разочаровалась в своем сердце. Ее жизнь ей не принадлежала, ее выбор никогда не был полностью ее собственным – она знала это с детства.
Дед Беатрис, король Эдуард III, сказал ей это на смертном одре. Картина навсегда запечатлелась в памяти принцессы: специфический запах больницы, желтое флуоресцентное освещение, безапелляционный тон, которым дедушка выгнал всех остальных из комнаты.
– Мне нужно сказать кое-что Беатрис, – заявил он тем пугающим рыком, что приберегал только для нее.
Умирающий король взял маленькие ладошки внучки в свои истаявшие руки.
– Давным-давно суть монархии была в том, чтобы люди служили правителям. Теперь монарх обязан служить своему народу. Помни: это честь и привилегия – быть Вашингтоном и посвятить жизнь своей нации.
Беатрис торжественно кивнула. Она знала, что ее долг – прежде всего думать о людях; окружающие дружно твердили ей об этом с самого ее рождения. Девиз «Служить Богу и стране» был написан на стенах ее детской. Буквально.
– С этого момента ты – два человека одновременно: девочка Беатрис и Беатрис – наследница престола. Если они захотят разного, – веско сказал дед, – победить должна корона. Всегда. Поклянись мне в этом. – Его пальцы сомкнулись вокруг ее руки с неожиданной силой.
– Клянусь, – прошептала Беатрис. И словно бы не она сама произнесла эти слова; будто какая-то сила, возможно, дух самой Америки временно овладел ею и вырвал их из ее груди.
Беатрис жила этой священной клятвой. Она всегда знала, что однажды ей предстоит выбрать мужа. Но от внезапности происходящего – что, согласно ожиданиям родителей, выбирать придется уже завтра, да еще из такого короткого списка, – у Беатрис перехватило дыхание.
– Ты знаешь, что наша жизнь нелегка, – мягко сказал король. – Что часто изнутри она совершенно другая, чем выглядит снаружи. Беатрис, очень важно, чтобы ты нашла подходящего партнера. Такого, с которым можно преодолеть трудности и разделить успех. Мы с твоей мамой – единая команда. Без нее я бы ничего не смог сделать.
Беатрис сглотнула комок в горле. Что ж, если ей предстоит выйти замуж ради страны, то можно попытаться выбрать один из вариантов родителей.
– Давайте обсудим кандидатов, прежде чем я с ними встречусь? – наконец предложила она и открыла первую страницу.
2
Нина
Нина Гонсалес простучала каблучками вверх по лестнице в конце аудитории и направилась к своему обычному месту. Ниже тянулись ряды из сотен красных стульев, перед каждым из которых стоял деревянный стол. Почти все места были заняты. Читали введение в мировую историю, обязательный предмет для всех первокурсников в Королевском колледже, как повелел король Эдуард I, когда основал университет в тысяча восемьсот двадцать восьмом году.
Нина закатала рукава фланелевой рубашки, и на запястье мелькнула татуировка: ровные четкие линии на гладкой смуглой коже. Это был китайский иероглиф, означавший «дружба». Саманта настояла, чтобы они вместе сделали татуировку в честь своего восемнадцатилетия. Конечно, Сэм не имела права сверкать на публике рисунками на коже, поэтому набила свою где-то в более незаметном месте.
– Ты же сегодня пойдешь? – наклонилась с соседнего стула подруга Нины, Рейчел Гринбаум.
– Сегодня? – Нина заправила за ухо темные волосы. Симпатичный парень, что сидел в конце ряда, смотрел в ее сторону, но Нина решила его проигнорировать. Он слишком сильно походил на того, кого она все еще пыталась забыть.