Принцесса Баальбека

И они поехали по узким улицам, переполненным испуганной толпой, теперь разошлись вести о том, что посольство отказалось от условий Саладина; он предложил доставить в город съестные припасы, позволить жителям укрепить стены и держаться до следующего Троицына дня, если они поклянутся сдаться ему, не получив помощи. Но они ответили, что, пока живы, не покинут места, где умер Спаситель.

Поэтому им теперь грозила война, и недоброе предвещала она. Немудрено, что они стонали на улицах, и их крики отчаяния неслись к небесам. В глубине сердца каждый из иерусалимлян знал, что святое место осуждено, а их жизнь погибла.

Пробираясь через эту печальную толпу, почти не обращавшую на них внимания, Вульф и Розамунда наконец подъехали к монастырю священной Дороги скорби, уже знакомой д'Арси; братья видели ее после того, как Саладин отослал их из Дамаска. Дверь священного приюта осеняла тень той арки, под которой Пилат произнес слова, памятные всем поколениям: «Се человек».

Тут привратник сказал, что монахини в часовне, но Вульф ответил, что ему нужно видеть настоятельницу по неотлагательному делу; тогда их провели в прохладную комнату с высоким потолком; дверь отворилась, ив нее вошла аббатиса в белом одеянии, высокая, статная, средних лет.

– Леди аббатиса, – сказал Вульф с низким поклоном. – Меня зовут Вульф д'Арси; вы меня помните?

– Да, мы встречались в Иерусалиме до Гаттинской битвы, – ответила она. – И до меня дошли слухи о вас… странный слухи.

– Эта дама, – продолжал Вульф, – дочь и наследница сэра Эндрю д'Арси, моего покойного дяди, а в Сирии принцесса Баальбека и племянница Саладина.

Монахиня вздрогнула и спросила:

– Что же – она тоже держится их проклятой веры? Она в их платье…

– Нет, мать моя, – сказала Розамунда, – я христианка, хотя, может быть, грешная, и прошу здесь приюта, иначе, узнав, кто я, христиане, пожалуй, выдадут меня моему дяде султану.

– Расскажи мне все, – сказала аббатиса. И они в коротких словах передали ей странную историю Розамунды.

– Ах, дочь моя, – сказала аббатиса, – как удастся нам спасти вас, когда мы сами в опасности? Один Господь может защитить вас. Но мы с готовностью сделаем все, что возможно, и здесь вы отдохнете. Подле самого святого нашего алтаря вас освятят; потом никто уже не посмеет наложить на вас руку, так как это было бы святотатством. Кроме того, я советую вам записаться в наши книги послушницей и надеть нашу одежду… Нет, – сказала она с улыбкой, заметив испуганный взгляд Вульфа, – леди Розамунда может, не остаться в монастыре. Не все послушницы произносят окончательный Обет.

– Я слишком долго была покрыта золотыми вышивками, шелками и бесценными украшениями, – ответила Розамунда, – и теперь больше всего на земле жажду надеть эти белые одежды.

Розамунду провели в часовню и в присутствии всего ордена и священников, которые собрались подле алтаря, воздвигнутого на том месте, где, как говорили, Христос отвечал на допрос Пилата, и освятили ее, и накинули на ее усталую голову белое покрывало послушницы. Вульф расстался с нею и отправился к избранному правителю города; и тот с радостью принял в число своих воителей такого храброго и сильного рыцаря.

Медленно и печально ехал Годвин то под лучами солнца, то при свете звезд. Позади него остался брат, бывший его товарищем и самым близким другом, и девушка, которую он любил без ответа, а впереди его ждала неизвестность…

Был вечер; усталая лошадь Годвина, слегка спотыкаясь, шла по большому лагерю сарацин, под стенами павшего Аскалона. Никто не остановил его; д'Арси был долго пленником, и поэтому многие знали его в лицо; другие принимали Годвина за одного из новых сдавшихся рыцарей. Он подъехал к большому дому, в котором жил Саладин, и попросил часового передать султану, что он просит у него аудиенции. Его скоро впустили, и он увидел Саладина, сидевшего посреди своих министров.

– Сэр Годвин, – сурово сказал султан, – вспоминая о вашем поступке со мной, спрашиваю, что вас привело в мой лагерь? Я даровал вам жизнь, а вы украли у меня то, чего я не хотел терять…

– Мы не сделали этого, султан, – ответил Годвин, – мы не знали о заговоре. Тем не менее уверенный, что вы в душе обвините нас, я приехал из Иерусалима, оставив там принцессу и моего брата, приехал, чтобы отдать себя в ваши руки и понести наказание, которое, как вы думаете, должно поразить Масуду.

– Почему вы хотите заменить ее? – спросил Саладин.

– Султан, – печально ответил Годвин, наклонив голову, – что ни сделала Масуда, она сделала это из любви ко мне, хотя и без моего ведома. Скажите, здесь ли она еще или бежала?

– Здесь, – отрывисто ответил Саладин. – Вы хотите видеть ее?

Годвин вздохнул с облегчением. Значит, Масуда еще жива, значит ужас, который сокрушал его в ту ночь, был только дурным сном, порождением усталости и страдания.

– Да, хочу, хотя бы только раз, – ответил он, – мне нужно сказать ей несколько слов.

– Без сомнения, ей будет приятно узнать, что ее замысел удался, – сказал Саладин с мрачной улыбкой. – Поистине все было хорошо задумано и смело исполнено.