Принцесса Диана. Жизнь, рассказанная ею самой

Никто не увидел главного: я изменилась! Всем им, оставшимся в моей прошлой, почти ненужной жизни, не понять этих изменений.

Что-то почувствовал Гарри, но для него я прежде всего мама. Что-то понял Уильям, но и он не смог понять до конца, да и как можно, если я сама еще не поняла.

Я так долго шла к главному решению своей жизни… наделала столько ошибок и набила столько синяков и шишек, так измучилась…

Я очень хотела стать королевой людских сердец. Кажется, это произошло: стоит появиться где-либо, и навстречу устремляется множество людей, даже там, где меня почти не знают. В больницах среди несчастных по всему миру большинство никогда не слышали об Англии, не только о принцессе Диане, но они верят мне, слушают, пожимают руки, смотрят с надеждой, словно своим появлением я способна излечить их язвы и вернуть потерянные конечности, снять страшную боль, облегчить страдания.

Это дорогого стоит, я дорого и плачу – одиночеством. Принцесса Диана нужна очень многим, но я сама – никому, кроме моих мальчиков. Пришла мысль: что, если вдруг умру завтра, вспомнит ли хоть кто-нибудь уже послезавтра, что я вообще жила на свете?

В июне незадолго до каникул моих мальчиков я была в Нью-Йорке и в Бронксе встретилась с матерью Терезой. Мы уже встречались в Риме, тогда мать Тереза поразила меня настолько, что я долго не могла забыть ее глаза, ее голос, ее слова.

Ничего особенного, кажется, обычные монахини, тихие, ласковые… Сама мать Тереза маленькая, как ребенок, да и остальные тоже невелички, они не доставали мне до плеча. Старческие лица, белые одежды с двойной синей полосой, мужские сандалии на ногах… И глаза… Не старческая рука, вложенная в мою руку, даже не удивительный тихий голос, больше всего меня поразили подслеповатые глаза…

– Вы никогда не сможете делать то, что делаю я…

Наверное, у меня вытянулось лицо, но возразить, что я хотя бы буду стараться, не успела…

– …а я никогда не смогу сделать то, что можете вы…

Она говорила еще что-то, кажется, про то, что мои возможности куда больше, чем я сама думаю. Но я уже не слышала, потому что мать Тереза просто посмотрела мне в глаза. Только посмотрела… и я вдруг поняла, что она все-все про меня знает, даже если не знает ничего. Не обо мне, а про меня саму, про ту, что внутри красивой оболочки принцессы Дианы! Про меня настоящую, которой не вырваться на волю.

Кажется, я спросила:

– Что мне делать?

Она ответила:

– То, что подскажет сердце…

Потом я пыталась понять, спросила это вслух или только сердцем? Скорее второе, мои глаза спросили – ее ответили, и не нужно было слов.

Чего хотело мое сердце?

Любви, заботы, счастья моим мальчикам… Оно хотело заботиться о людях, хотело, чтобы я была нужна…

Удивительно, но почти сразу после поездки в Америку все как-то вдруг завертелось.

Телохранители Уильяма и Гарри соизволили разрешить нам провести каникулы в поместье Мохаммеда аль-Файеда и на его яхте, сочтя, что там будет спокойно. Сомневаюсь, что это так, но я уже устала от постоянных отказов, а возможности побыть с мальчиками у меня не так много, не сидеть же в Кенсингтонском дворце с зашторенными окнами!

Я понимаю, что Мохаммед вовсе не зря пригласил на яхту своего сына. Доди чудесный, он очень внимателен, таким со мной не был ни один мужчина, за его спиной можно было бы скрыться от чужих глаз, заставить замолчать болтунов, отстать папарацци. Он может защитить меня от этого жестокого мира.

Доди не защитит моих мальчиков, они в другом мире, но там их защищает королевская семья, там я бессильна. И забрать их оттуда я не могу, не имею права. Уильям будет королем, он будет просто фантастическим королем, я в этом совершенно уверена. А Гарри всегда будет его поддержкой.

Когда я буду рядом с Доди, журналисты наконец потеряют хотя бы часть интереса ко мне. Это тоже своего рода защита. Аль-Файед сумеет на время укрыть меня за своей спиной, дать относительное спокойствие, а мне этого так не хватает!

Мохаммеду я благодарна не только за предоставление своего поместья и яхты для нашего с детьми отдыха, но и за один совет…

Камилле в этом году исполнилось пятьдесят. Чарльз не просто опекал свою давнюю любовницу, он буквально принялся превращать ее из лошадницы-ротвейлера в леди. Конечно, бетонную челюсть не уберешь, и грудь наверняка останется болтаться у пояса, но по крайней мере он ее переодел. Я оказалась права, Камилле пришлось соответствовать мне хотя бы отчасти.

Я знаю, что принц Филипп смеялся, что я одеваюсь как стюардесса, но уж лучше как стюардесса, чем как Камилла. Сама она категорически не способна выбрать что-нибудь приличней костюма для охоты или мятых шерстяных штанов, значит, пришлось приложить усилия Чарльзу. Ему это явно нравилось.

Пусть одевается как хочет, но то, что он решил широко отметить ее полувековой юбилей, меня несколько задело. Когда мне исполнилось тридцать, мой дорогой муженек даже не соизволил появиться на празднике, устроенном мною же. А уж ожидать от него каких-то приятных сюрпризов не стоило вовсе…