Глушу на корню мысли о том, что неплохо было бы пропылесосить, а в идеале так вообще — вымыть окна, и иду в ванную, где битый час лежу в ароматной пене, а затем ублажаю свое тело и волосы всякими масочками и кремами. Кожа у меня всегда была сухой, а после недавней поездки и перелета стала, кажется, еще более обезвоженной. Поэтому я обильно наношу фиолетовую желеобразную субстанцию, которая клятвенно обещает мне скостить как минимум десять лет и увлажнить лицо до состояния сочного персика и в таком вот прекрасном виде иду на кухню пить кофе.
Однако, стоит мне только поднести чашку к губам, как из прихожей раздается трель звонка. Нда… не долго длилось мое счастье.
Распахиваю дверь и даже успеваю широко развести руки, изображая фиолетовое чудище; не зря же наносила масочку любимого цвета дочери. Но тут же столбенею и кажется превращаюсь в чудище коричневое. Или какой там цвет получается, если смешать фиолетовый и пунцово-красный?
— Доброе утро, — ошарашенно пятится Окси. — Я…эм, я не вовремя?
— Визит без приглашения редко бывает вовремя, — заявляю холодно. — Зачем ты пришла?
— Поговорить, — отвечает она просто и не дожидаясь приглашения заходит в квартиру.
Снимает свои сапожки на высоком каблуке и аккуратно пристраивает их у тумбы, а затем пытается впихнуть свою шубку на вешалку, но из-за обилия пуховиков, получается у нее это не с первого раза.
— О чем ты хотела поговорить? — интересуюсь у нее, когда она наконец справляется с задачей и начинает осматриваться по сторонам.
В ее взгляде нет пренебрежения, но тем не менее, смотрит она не просто с любопытством, а как бы оценивающе. Будто на ходу прикидывая стоимость мебели и обоев.
— Чаем напоишь? — хлопает она глазами. — Я вот… конфет принесла. У твоей дочери нет аллергии? Святика от шоколада высыпает постоянно, но это потому что он меры не знает.
— Нет, — отвечаю и тут же добавляю: — Аллергии нет, а чаем напою, проходи.
Ставлю чайник и схватив рулон бумажных полотенец, стираю фиолетовую жижу с лица.
— Пытаюсь восстановить кожу после жары и перелета, — зачем-то поясняю.
— Понимаю, — в сердцах выдыхает она. — Мне обычно гидрогелевые маски помогают. Только ими спасаюсь. Осенью мы в Мексику летали, там вообще почти пятнадцать часов дорога, так я маску прямо в самолете нанесла. Представляешь, как на меня все смотрели?
Ее голос буквально сочится воодушевлением и я непроизвольно киваю, хотя признаться, понятия не имею как там на нее все смотрели. Да и по большому счету, мне на это глубоко наплевать.
— Давай перейдем ближе к делу, — выдавливаю из себя, делая глоток своего кофе.
Мне не нравится, как я чувствую себя в ее присутствии. И дело даже не в том, что на ней брендовые шмотки, а на мне домашний халат и прилипшие ошметки фиолетовой маски. Дело скорее в том, что она смотрит на меня на конкурентку. Оценивает внешность, одежду, даже квартиру мою и наверняка пытается понять каким образом сделать так, чтобы в их со Святославом жизнях ничего не поменялось.
Я не хочу опускаться до заверений, что между мной и ее дражайшим Максимом ничего нет и не будет, но и выслушивать ее угрозы желания тоже нет. А в том, что она пришла сюда не для того, чтобы обсудить методы увлажнения лица, сомнений нет.
— Я хочу поговорить с тобой не как женщина с женщиной, — начинает она с нотками драматизма, — а как мать с матерью. Я понимаю, что для твоей семьи началась наконец белая полоса и искренне тебя с этим поздравляю. Но это не значит, что мы со Святом должны непременно страдать. Я ведь не о себе беспокоюсь, не подумай… Но сын привык к Максиму. Он хоть и знал, что тот ему не родной, но всегда относился как к отцу.
— Оксана, — перебиваю ее жалостливый монолог. — Будет логичнее обсудить эти вопросы с Максимом. Я к вашей семье и к его решениям не имею ни малейшего отношения.
Сама удивляюсь тому насколько твердо звучит мой голос. Но в словах своих я уверена. Как и в том, что я чувствую к ней. Жгучее презрение. Она может сколько угодно прикрываться статусом матери, но факт в том, что я ей не верю. По крайней мере, той части где она заботится лишь о сыне.
Понятия не имею какой разговор у них был с Максимом, но сильно сомневаюсь, что он отказался от Святослава. А если и так, то значит у него на это были причины. И это явно не я. И даже не Малинка. И… на самом деле, здесь может быть куча вариантов, но я эгоистично не хочу в этом разбираться.
Не знаю о какой такой белой полосе говорит Окси, но с появлением Максима моя жизнь значительно усложнилась. Да, возможно, в материальном плане мне сейчас будет легче. Судя по тому, с каким энтузиазмом Горский скупает подарки для дочери, мне больше не придется по частям копить на зимнюю одежду, но в остальном… Впрочем, я понимаю беспокойство Оксаны. Кажется, это все “остальное” ее как раз мало беспокоит. Для нее важно, чтобы он продолжал вливать финансы в их семью.
Мне же… мне все равно. Я даже злость в себе не могу найти сейчас. По крайней мере не на то, что она пытается с моей помощью выбить дотации.