Принцесса где-то там (СИ)

– Не лучшая пицца, что я пробовал в жизни, – заметил он.

– Знаю. Зато горячая.

– Это да.

– Надеюсь, у тебя не начнется вьетнамских флешбеков по этому поводу, – сказала я. – Дескать, когда-то в молодости ты со своими безбашенными друзьями…

– Нет, – успокоил он меня. – Это всего лишь пицца.

– Я всегда рада тебя видеть, – сказала я. – Но сегодня ты выбрал не самое удачное время для визита. Я после работы, холодильник пуст, день был тяжелый и все такое.

– Я тебя надолго не задержу, – сказал он. – Просто хотел проверить, что с тобой все в порядке.

– Проверил?

– Вроде бы, – сказал он. – Будь аккуратна, Боб. Что-то назревает, я чувствую это в воздухе.

Я повела носом и не почувствовала ничего, кроме запаха пиццы.

– Ты понимаешь, что я имею в виду, – он улыбнулся.

К сожалению, я понимала.

Когда ты… ну, кто-то вроде моего отца, и уже довольно давно, некоторые вещи ты учишься чуять заранее. Может быть, это просто основанная на богатом житейском опыте интуиция, а может, как-то по-другому работает.

Я в себе подобных навыков еще не выработала.

– Неприятности?

– Скорее всего.

– Только для меня или…

– Скорее, что-то более глобальное.

– Мы справимся, – сказала я. Город переживает локальные катастрофы чуть ли не каждый год, а иногда и два раза в год.

Мы к этому уже привыкли.

– Надеюсь, – сказал он. – Штука в том, что некоторые дела требуют моего отъезда…

– Разве ты не все время там? – удивилась я. – В смысле, в отъезде.

– Очень далеко, – сказал он. – И время там течет не так, как здесь…

– То есть, мы можем долго не увидеться?

– Не исключено, – вздохнул он. – А может быть, ты даже и не заметишь моего отсутствия.

– То есть, опять эта чертова неопределенность, – сказала я. – Все, как обычно.

– Не все как обычно, – сказал он. – Оттуда… я могу не услышать твой зов.

– Буду иметь в виду, – сказала я.

– Ты меня не позовешь, – сказал он.

– Я уже большая девочка, – сказала я. – И научилась решать свои проблемы сама.

А еще мне и того раза хватило. Два года кошмаров и депрессии, которую никакими медикаментами не удавалось побороть.

Хотя, конечно, это и не его вина. Не он же натравил на меня Пеннивайза.

– Ладно, – он доел пиццу и допил чай.

Все это время мы провели в неловком молчании.

– Ладно, – повторил он. – Я уже пойду, Боб.

– Хорошо, – сказала я.

– Будь осторожна, дочь.

– И ты тоже, папа.

– Я тебя люблю, ты же знаешь.

– Конечно. И я тебя.

Он вышел в прихожую и исчез, даже не притронувшись к входной двери.

Понятия не имею, как он это делает.

* * *

До двенадцати лет все вокруг звали меня Бобби, но после того, как это имя использовал Пеннивайз, меня начинало трясти всякий раз, как я его слышала. Для Роберты я была слишком молода, да я и сейчас слишком молода для Роберты, поэтому осталось не так уж много вариантов.

Когда мне будет уже за тридцать, наверное, придет время и для Роберты, а потом, когда я стану еще старше, меня будут называть просто Бертой. А если я таки разожрусь до девяноста килограммов – никто ведь точно не знает своей генетики, и я в том числе – то меня будут называть Большой Бертой.

А пока – Боб.

Это, пожалуй, оптимальный вариант.

Я люблю папу, но почему то каждый раз после того, как он уходит, испытываю облегчение.

В общем, папа отчалил навстречу новым приключениям (я не сомневалась, что это так. У людей вроде него по-другому просто не бывает, и даже совсем не потому, что они этого хотят), а я отодвинула букет в сторону и глянула на папку, которую мне прислали.

Вот ведь зараза этот Кристиан Браун.

Он сдержал свое слово. Обещал прислать мне записи вечером, и вот он, вечер.

И вот они, записи.

Самые натуральные, на самой настоящей бумаге. Еще и не распечатки, а написанное от руки. Хорошо хоть, что у него почерк разборчивый.

И как мне теперь доставить эту посылку Аманде, если ее район закрыт на карантин?

Я нашла в кармане телефон, и оказалось, что он сел. А я еще удивлялась, что мне весь день никто не звонил…

Пришлось искать провод, который почему-то обнаружился в ванной, но без блока зарядки, который какого-то черта лежал на холодильнике, где его и втыкать-то некуда.

Потом я как-то совместила все это между собой и с розеткой, освободила место на журнальном столике (из стопки шмоток, которую я смахнула на пол, почему-то выкатилась граната), и начала фотографировать все это безобразие по одному листочку, сразу же отсылая их Аманде.

Уже после третьей фотографии она мне перезвонила.

– Что это за чертовщина, Боб?

– Это твое интервью, Эми.

– Я вижу, что это мое чертово интервью, Боб. Почему оно в таком чертовом виде?

– Спроси своего чертова красавчика, – сказала я.

– Это что, его почерк?

– Ну да.

– Да, я еще удивилась, что понимаю каждое слово, – сказала она, намекая на мои низкие навыки каллиграфии. – Но я ничего не понимаю. Почему так сложно? Почему ты не записала его ответы на диктофон?

– Я не знаю, почему он не записал свои ответы на диктофон, – сказала я. – Я оставила ему диктофон, черт побери.

– В каком смысле «оставила»?

– Вместе с вопросами, – сказала я.

– Тебя что, не было на самом интервью?