Принцесса гоблинов

— Что ж, я пересажу плод в самку моего народа, подпитаю его своим великим искусством — и воспитаю из него орка… — глаза шамана лихорадочно блестели. — Когда он вырастет, у него будет больше наложниц, чем у всех вождей, вместе взятых — и тогда потомки Первого Дракона будут защищать и мой народ!

А Женька замерла обречённо, как кролик при виде удава, и никак не могла отвести глаз от занёсшегося над её самым сокровенным чёрного полированного лезвия, выточенного то ли из камня, то ли стекла.

— Впрочем, нет… смерть это будет слишком легко для тебя, — качнувшийся было вниз клинок пока не вонзился в тело.

По крайней мере, сейчас. А шаман отложил свой мерзкий инструмент и шаркающей походкой чуть отошёл. В глазах Женьки постепенно прояснилось настолько, что она увидела, как орк вытащил из кожаного мешка книгу и принялся её листать. Будь ты проклят, мерзавец… она снова едва сдержала стон — уж с какими целями орочий шаман сейчас изучал добытый невесть откуда потрёпанный анатомический атлас весьма знакомого вида, догадаться труда не составило. Эх, не зря она всегда сторонилась этой (censored) медицины — а в маменькину домашнюю библиотеку заглядывала с сугубо противоположным, смертоубийственным и напрочь душегубским интересом.

Примерно как и этот сейчас…

— Хм-м… ага! Что ж, это возможно — оставить тебя живой. Но пустой, как выпитая бутылка и бесплодной, как камень, — удовлетворённо кивнул орк и небрежно отбросил книгу.

Будь ты проклят, "МедИздат"!

Здоровенный, с поседевшими висками, шаман в своей кожаной безрукавке и бусах из мелких ракушек сейчас казался персонажем из дурной телепостановки о дикарях. Слегка обтёсанных образованием, но всё равно дикарях. Хотя и походил этот спектакль больше на кошмарный, извращённый сон.

— У тебя ничего не получится, — Женька старательно придала своему голосу как можно больше безразличной уверенности.

— Это почему же? — в словах вернувшегося и потянувшегося было за ножом орка слышалась лишь холодная брезгливость. — Я самый лучший в чёрном искусстве некромантии и тавматургии. Был ещё один… но он сгорел в столице.

Орк поморщился, прислушался к чему-то с недовольным лицом. Затем пошатнулся, легонько похлопал себя по щекам и утёр лицо. Устал, сволочь?

Женька чуть поторопилась ответить, старательно отвлечь и ещё потянуть зачем-то хоть чуть-чуть времени — пусть и видела явно, что этот шаман ушлый, просто так его с пути не свернёшь. Но, понадеялась, что тот не обратит на поспешность внимания. Равно как и скатившуюся из уголка глаза на висок капельку предательской влаги — и вовсе не просто воды.

— То была моя идея, налёт на ваш вонючий город — а передовой дракон, чёрный и прекрасный, нёс меня. И я смеялась — слышишь? — смеялась и кончала как шлюха, когда в огне горели ваши орочьи ублюдки!

Равнодушное лицо орка исказилось. В другое время даже забавно было бы наблюдать, как он сначала побледнел, затрясся от с трудом сдерживаемой ненависти, затем покраснел в рвущемся из горла рычании. Рука его сорвала с шеи украшение, и дробный перестук рассыпавшихся раковин раскатился по пещере.

— Тварь… мерзкая и гнусная маленькая тварь… — всё же, шаман хоть и дёрнулся было к ножу в порыве исполосовать мерзавку на тонкие ленточки, но всё же как-то сдержал себя. — Не-е-ет, теперь моя решимость оставить тебя в живых и превратить твой каждый день в пытку окрепла пуще прежнего…

Всё тело словно обожгло раскалённой докрасна крапивой — во всяком случае, непроизвольно дёрнувшейся и глухо застонавшей Женьке другое сравнение в голову просто не пришло. А шаман ещё раз окатил её своей магией, и его глухой, будто нарочито надтреснутый голос методично долбил в голову строки на неизвестном языке под редкие удары бубна.

— Да, именно так, мучиться и страдать каждый день своей жизни — а жить ты теперь будешь долго, — шаман вытер мокрое от пота лицо обрывком Женькиной штанины и брезгливо отшвырнул её в сторону. — Лучшие наши целители душ изучали вас, людей — и выяснили, что душа у вас способна болеть и страдать гораздо сильнее тела…

Над Женькой наклонилось перекошенное от ненависти лицо, а в ноздри ударила вонь надсадного дыхания.

— Быть может, однажды ты доберёшься до меня — но зато и моя жизнь станет итереснее, обретёт новый смысл и новую великую игру. Но я буду не там, я спрячу то, что пока принадлежит тебе, в другом мире — о котором вы, мерзкие людишки, даже не подозреваете. Моя месть будет взрастать долго, и в её пламени сгорит весь ваш мир…

Он несколько раз судорожно и глубоко, с рычанием вздохнул с закрытыми глазами, упиваясь своей ненавистью и своим торжеством. Но вновь открывшийся взгляд кроме остаточного блеска уже выражал только спокойствие и решимость. Орк вновь взял в руки свой навевающий дрожь клинок, смазал чем-то пряно пахучим из маленькой бутылочки. Примерился — уже в чуть другом месте — и с сосредоточенно поджатыми губами, которые чуть оттопыривали потёртые клычки, вонзил в мягкий и податливый живот.