Принцесса Грамматика или Потомки древнего глагола

— Чувствую я себя плохо, — объяснил старичок. — Керосину у меня хватает, здоровья нет. Я ведь своего возраста не скрываю, — он опять вонзил в гостей свои булавочки, — мой период полураспада семьдесят миллиардов лет. Семьдесят и семьдесят, полураспад и полураспад, и получится полный распад, сто сорок миллиардов… Хотя, если учитывать, какой нынче свет, что такое сто сорок миллиардов?

— Светочувствительный он у нас, — пояснил Мазурий.

— А что? Учитывая, какой нынче свет, станешь светочувствительным. Если б я за собой не следил, я бы уже давно горел розовым пламенем, несмотря на мой долгий период полураспада. — Старичок спохватился, что хватит говорить о себе, и весело улыбнулся: — А ведь тебя, Мазурий, на улицу выкинули, докопались-таки, что ты не существуешь в природе. Я сам, — он гордо вскинул голову, — лично помогал копать. Хотя это мне и трудно, в моем возрасте… Ну, ничего, зато тебя выкинули, — порадовался за товарища старичок, — я всегда удивлялся: ведь он же не существует, думаю, зачем же он здесь живет?

— Ничего удивительного, — сказал Морф. — Некоторые не живут, а только существуют, а некоторые не существуют, зато живут. Второе, по-моему, даже лучше.

— Как для кого, — сказал Рубидий. — Меня-то не вышвырнули на улицу, а вот его, — он довольно засмеялся, — его вышвырнули. Теперь там Технеций живет. Между прочим, тоже не существует в природе, но его добыли искусственным путем. Был бы ты, Мазурий, поумнее, и тебя бы добыли тем же путем.

— Зачем вы к нему ходите? — спросил у Мазурия Синт, когда они вышли на улицу.

— Люблю, когда он радуется. Видели, как он повеселел? Я их тут всех веселю, такая у меня должность. Не знаю, что бы они тут делали без меня. Извините. Никакой у меня должности нет, и отлично без меня все обходятся… А вот этот сорок третий номер, в котором я жил… верней, не жил, а куда меня ошибочно поместили…

— А Технеция — не ошибочно? Сам говоришь, что искусственным путем, — сказал Морф, мрачнея от таких безобразий. — После всей этой химии хочется куда-нибудь на природу. Мазурий, пошли с нами на природу!

— Если только ненадолго… У меня тут еще дел… Хотя, в сущности, дел никаких, но они тоже сами не сделаются…

Их появление на лоне природы не прошло незамеченным: кто-то крепко ухватил Синта за штанину, и незнакомый голос зашелестел:

— Куда же вы, пациент? Поликлинику вы прошли и больницу тоже… Да вы не упирайтесь, я Подорожник из «Скорой помощи». Лечу раны, прикладываю компрессы к ушибленным местам.

— Но я не ушибся…

— Не ушибается тот, кто ничего не делает, — наставительно изрек Подорожник. — Вы думаете, почему я тут торчу? Меня всюду ждут мои пациенты, а я торчу, никак не могу вырваться.

— Так много дел?

— Не в делах дело. Мне, для того чтоб вырваться, нужно вырваться с корнем, а с корнем, сами понимаете… Вот я и торчу. А еще Подорожник… Мне бы шагать по дорожке, прокладывать новые пути, и ушибаться, и шагать дальше… Но куда шагать? Да и корни, честно говоря, не пускают… Нет-нет, пока не открывайте рот: сначала я вас выслушаю. Я выслушаю, а потом вы откроете рот и скажете «а-а!».

— Откуда вы знаете, что я скажу? Может, я скажу совсем другое?

— Вы скажете «а-а», доверьтесь моему опыту. Все больные говорят «а-а», хотя с радостью сказали бы что-то другое.

— Больные? Но я здоров.

— Это вам кажется. Сначала кажется, а потом скажется. У всех, кто своевременно не покажется врачу… — Подорожник замолчал, пораженный красотой этого последнего рассуждения. — Ну, так как, пациент? Будем лечиться?

— Никакой я не пациент!

— Это вы сейчас не пациент. А заболеете — в два счета станете пациентом. — Подорожник вздохнул. — Вижу, что вы спешите, а вот я двинуться никуда не могу, хотя меня давно ждет моя пациентка. Может, слыхали: Лунария Оживающая. Та, которая умирает от любви.

— Оживающая — и умирает?

— Представьте себе. Оживает, потом умирает, потом опять оживает. Правда, некоторые склонны считать, что она умирает, потом оживает, потом опять умирает, но я в корне отметаю этот пессимистический взгляд. Нет! Лунария оживает, потом умирает, потом опять оживает.

— Вы сказали, что она умирает от любви?

— По общему мнению. Но я с ним не согласен. По-моему, более естественно оживать от любви. Не умирать, а оживать. Впрочем, признаю свою некомпетентность: от насморка я помогаю гораздо больше, чем от любви. Вот если Лунария умирает от насморка, тут бы я мог ей пригодиться!

Он еще долго шелестел им вслед, наставляя, что передать Лунарии Оживающей, потому что сам, к сожалению, не мог к ней явиться с визитом. Постепенно шелест его все больше сливался с шелестом других трав, и вот из этого общего шелеста возник любезный вопрос:

— Чаю не хотите?

Иван-Чай принимал у себя гостей. Его соседки, Мать-и-Мачеха, гоняли чаи и жаловались на детей. Жаловалась-то, собственно, Мачеха, а Мать говорила, что она не в претензии, что дети у нее как дети.

— Ты, старушечка, божий одуванчик, дети-то твои где? Разлетелись по ветру. И это от матери родной! От меня бы не разлетелись, — говорила Мачеха.

— У них теперь своя жизнь.