Принцесса Грамматика или Потомки древнего глагола

— Сегодня ошибка, завтра — не ошибка. Наречие вовсю сегодня пишут слитно, а раньше писали через черточку.

— Вот именно, — кивнул Изотоп. — Возможно, жизнь на нашей планете появилась благодаря ошибке: все безошибочные планеты мертвы.

— Неплохо сказано, — похвалил Синт, — особенно для такого короткого периода полураспада. А сколько мы тратим часов попусту!

— У вас много часов, — улыбнулся Изотоп, — а у меня мало. Вообще-то не так уж и мало… Что ж тогда говорить о тех, кто живет всего лишь долю секунды? А ведь их доля — это их жизнь.

— Я бы не отказался и от такой доли, — сказал Мазурий. — У Рубидия период полураспада семьдесят миллиардов лет, и он дрожит за каждый свой миллиард… Нет! Лучше уж, как Свинец-214, иметь период полураспада считанные минуты, чем трястись за жизнь свою миллиарды лет… У меня нет ни лет, ни минут, но если б они были… если б я был… я бы не обращал внимания на все эти периоды полураспада. Иначе жизнь — это полный распад.

— Как он говорит! — воскликнул Изотоп Натрия. — На такие слова не жаль потратить последний час жизни.

Но Мазурий уже спохватился:

— Я опять тут наговорил… Вот характер: непременно должен что-то наврать, без этого у меня не обходится… А ведь зашел я не для этого.

— Понимаю, — любовно улыбнулся ему Изотоп.

— Я зашел, чтобы сказать вам, Изотоп Натрия: вы не переживайте. Меня открыли в 1925 году два ученых — мужчина и женщина. Зачем? Я думаю, они просто искали повод пожениться. Потому что после того как меня открыли, они вскоре и поженились, вроде бы на радостях. Но для меня-то радости мало: я как не существовал до этого, так и остался не существовать. А вы все-таки существовали, вы немало успели за эти свои часы. И кроме того, не забывайте: вы ведь не исчезнете, вы останетесь во Вселенной, вас охраняет закон сохранения материи. И еще… — Мазурий опять вспомнил теорию относительности. — Пока живы живые, неживые тоже живут…

— Мне хотелось его поддержать, успокоить, — объяснил Мазурий своим спутникам, выйдя от Изотопа. — Знаете, это очень тяжело — уходить. Я, правда, не пробовал, но мне кажется, тут очень нужно — успокоить.

— Да, — кивнул Синт, — нам тоже тяжело от вас уходить. А пора уходить. Успокойте нас на дорожку.

— Ать-два, бравой! — сказал отставной элемент. — Спасибо вам за то, что подарили мне эти слова, с которыми не страшно шагать, даже когда шагать и негде, и некому…

— Пустяки, — сказал фон Этик, — эти слова принадлежат солдату Бравоиту, и они, кстати, остались при нем.

— В этом особенность слов: их можно дарить и дарить, и они все равно при нас остаются, — добавил к словам фон Этика Синт.

— Все равно спасибо за подарок. А теперь внимание: всем оставаться на местах. Начинаю успокаивать вас на дорожку. — Он сделал торжественную паузу. — Знайте, куда бы вы ни ушли, вы все равно останетесь в природе, а это уже само по себе замечательно. Но я не это хотел сказать. Послушайте: когда я жил в сорок третьем номере, где сейчас живет Технеций, у меня был верхний сосед из тридцать пятого номера. Он так боялся, что перестанет существовать, что от страха не выходил из жидкого состояния. А нижний мой сосед, из пятьдесят третьего, до того всего боялся, что испарялся, представьте себе, в твердом состоянии. Только что был твердый, глядь, а его уже нет. Испарился. Это, говорят, борьба за существование: хоть жидкостью, хоть газом — лишь бы существовать. Но ведь это не все равно, в каком состоянии существовать, можно даже и вовсе не существовать и не терять при этом присутствия духа. Так стоит ли так упорно бороться за существование? Неужели это так существенно — существование?..

Он успокаивал их так, что его самого нужно было успокаивать, и очень кстати Синт вспомнил сказку, которую ему рассказывали в детстве, когда он не хотел заниматься синтаксисом:

— В некоторой книге, где растут на дереве фиги, посреди страницы, которой правят царь и царица, между двумя членами предложения жил-был Интервал. Его никто не замечал, он был для всех ничто, пустое место, хотя назывался громко и даже торжественно: Интервал. Когда-то, еще в детстве, мама называла его Промежуточек, говорила, что нашла его промеж уточек, но уточки потом улетели, а его оставили. Мама очень надеялась, что ее Промежуточек, которого она нашла промеж уточек, сумеет когда-нибудь сказать свое слово…

Но он не сказал его, он вообще ничего не сказал, а так и остался Промежуточком, по-взрослому — Интервалом. И все считали, что он вообще ничто, пустое место, и мама плакала, вспоминая, каким он был маленьким и какие большие подавал надежды.

Как-то два члена предложения, между которыми стоял Интервал, задумали между собой соединиться. Казалось бы, что в этом плохого? Они так долго стояли рядом, что уже не могли отделить себя друг от друга, а словам, которые не могут отделить себя друг от друга, естественно слиться в одно целое. Тем более, что одно из слов было ум, так что в поступке их не было никакого безрассудства.