Принцесса Греза

Или она действительно была такою всегда? И будет всегда на панно Михаила Врубеля, любившего — да, да, любившего ее!..

— Маша, нам нужно идти. — Дображанская мягко коснулась ее плеча.

С трудом оторвав взгляд от изумрудной Грезы, Маша шагнула в Мавританский зал. Синие стены были расписаны золотыми звездами. Многоцветные резные панели из гипса сияли охрой, корицей и золотом, Маше вдруг показалось, что они даже пахнут восточными специями. Объемный лепной потолок украшал орнамент из ажурных крестов и розовых звезд Давида. У стен стояла мягкая мебель под стать: диваны и кресла, обитые восточным шелком, повторяющим причудливые узоры на стенах.

Слева мелькнул парадный зал, сверкнула золотом массивная люстра с игривыми, сеющими любовь купидонами. Замыкающая процессию Даша с метлой в руке и рыжей кошкой на правом плече крутила головой, рассматривая картины, хрусталь и фарфор, лепнину и чудесный паркет из красного дерева, тяжелые портьеры и подозрительно пустые залы. В доме наверняка были слуги. Но вряд ли кто-то из них мог сдвинуться с места, воспротивившись власти руки Катерины Дображанской.

Он тоже не мог. Полузакрыв глаза, седобородый старик сидел в кресле с высокой готической спинкой. Зал в византийском стиле с деревянными панелями и тревожно-бардовыми стенами показался Маше мрачным и темным. На буфете в извивающейся золоченой подставке стоял календарь, и гостья увидела дату: 10 августа 1917 года. Только недавно она поминала ее: «Семен Могилевцев умер один в своем огромном доме, в августе 1917…».

— Вы уже здесь? — старик открыл глаза. — Только вы вошли в дом, я сразу услышал ваш запах…

Маша недоуменно моргнула. Стоящая в дверях Даша Чуб быстро понюхала свои белые волосы и прошептала одними губами:

— Это от меня… все еще пахнет духами Сары.

Но Машу удивило не это, а то, что ее появление не вызвало у старика никакого удивления — наоборот, лицо его враз стало умиротворенно-счастливым, будто то, чего он ждал всю свою жизнь, наконец-то свершилось. И Маша вмиг перестала сожалеть о Катиной афере… Не могло быть дурного в том, чтоб подарить умирающему на прощанье счастливый сон.

— Вы все же пришли… моя принцесса, — тихо сказал Могилевцев. — Ведь имя Сара означает принцесса.

— Вы вспоминали меня? — Маша опустилась на маленький пуфик у его ног.

Лепной потолок над ними был расписан желтым узором. Мастерская резьба на дверцах готического буфета из темного дерева изображала библейскую сцену избиения младенцев.

— Чтоб вспомнить, нужно забыть. — Могилевцев улыбнулся, он говорил по-русски — Греза не нуждалась в переводчике. — Я не забывал вас никогда… Значит, я умру сегодня?

«Откуда вы знаете?» — хотела спросить она. Но вместо этого вновь посмотрела на календарь… Она поистине была Принцессой Грезой, явившейся перед самой смертью влюбленному в нее трубадуру Жофруа.

— Помнишь, ты обещала, что я умру счастливым? — сказал он. — И ты сдержала обещание. Как там у Ростана… «его последнее мгновенье прекрасней будет жизни всей земной»:

О боже мой! Я ухожу счастливым!
Благодарю тебя, великий боже…
Не всем дано блаженство перед смертью
Принцессу Грезу видеть наяву.

— Теперь я знаю, в чем счастье… — блаженно прошептал старик, прикрывая глаза.

«Не знаешь! — внезапно подумала Маша. — И не узнаешь. В этом, собственно, и состоит твое счастье — в незнании. Ты умрешь в августе 1917 года и никогда не узнаешь, что всего через два месяца мир обратится в красный ад, в твой дом ворвутся варвары, твою библиотеку из нескольких тысяч редких книг сожгут в печке, картины разрежут, мебель разворуют…»

— Ты помнишь мой подарок? — с замиранием сердца спросила она.

— Я храню его. Как и твое дорогое письмо…

— Где?

— Хочешь забрать? Это твое право. Пусть никто никогда не узнает о нас. Там… — Слабая рука старика поднялась, указав на соседнюю комнату в стиле Модерн. — Там, где сходится Смерть и Греза. Я знал… знал и ждал. Теперь ты будешь со мной до конца?

— Да. — Маша кивнула и крепко сжала стариковскую руку. Он улыбнулся, закрыл глаза и больше не открывал их. Больше не говорил ничего — лишь крепко сжимал ее пальцы. Шли минуты, часы, в Византийском зале сгущались бардовые сумерки. В дверях то и дело появлялись три головы: темноволосая, беловолосая и рыже-пушистая. Но Ковалева отрицательно качала подбородком в ответ.

Он так и умер со счастливой улыбкой, когда солнце село за крыши, а оконные стекла стали черны. Только тогда Маша, наконец, забрала свою руку и заплакала. Ей всегда было жалко всех: стариков и собак, кошек, мышей, птиц и даже старые вещи. Она вспомнила, что может его воскресить… Но зачем? Чтоб он увидел, как рушится мир, Киев превращается в бойню, Мариинский парк — в свалку трупов, а в особняке, построенном в честь великой любви, располагается НКВД.

Воистину верно говорили древние — счастлив тот, кто умер вовремя. Семен Могилевцев выбрал наилучшее время для ухода из жизни.

Катя подошла, закрыла глаза старику: