Принцесса и ангел

Он бережно, словно хрупкий сосуд, который может разбиться от неосторожного прикосновения, подвел ее к кровати и усадил. Сев рядом, обнял ее и привлек к себе. Она не сопротивлялась. Да и как она могла, если это единственное, чего ей сейчас хотелось – чего хотелось всегда, – чтобы он был рядом, чтобы вот так же нежно и бережно обнимал ее, согревал своим теплом.

– Ты ведь теперь расскажешь мне все, да? – спросила Алекс, поднимая к нему свое заплаканное, покрасневшее от слез лицо.

– Да, милая. – Он стер большим пальцем слезинку, блестевшую в уголке ее глаза.

В этом жесте было столько нежности, что у Алекс защемило сердце. Ей уже было неважно, кто же он на самом деле – Звездный Ангел, Колин Маршалл или кто-то третий. Она любит его. И всегда будет любить.

– Прости, что не сделал этого раньше. Я собирался, правда... о... – он помолчал, подбирая слова, желая, чтобы она поняла его, – но привычка скрывать свое прошлое настолько укоренилась во мне, настолько вошла мне в плоть и кровь, что я до смерти перепугался. Испугался того, что с твоим появлением моя жизнь безвозвратно изменится, что я потеряю то, чего добивался так долго и с таким трудом. – Он горько усмехнулся. – Я искренне верил, что я живу именно так, как хочу, и делаю то, что всегда хотел делать. Что этот бесцветный, одинокий замок – именно то, о чем я всегда мечтал. – Он остановился, чтобы перевести дыхание.

Алекс ощущала его волнение, читала в его глазах отражение собственной печали.

– Мои родители были хиппи, как ты, вероятно, догадалась по тому имени, что они мне дали. Отец был идеалистом и мечтателем. Мечтал о всеобщем равенстве и мире во всем мире. Они с мамой были убеждены, что любовь может спасти мир, поэтому до поступления в школу я не видел ничего, кроме любви и трогательной заботы родителей и их единомышленников. Мы жили в коммуне – замкнутый мирок, имевший мало связи с окружающим миром.

Алекс слушала его, затаив дыхание.

– Мне и в голову не приходило, что я отличаюсь от других людей, до тех пор пока я не пошел в школу. Вот где мне сразу дали понять, что я не такой, как все. В то время, когда мы с тобой встретились, я был зол на весь белый свет. Я был зол на всех, потому что не хотел быть «чокнутым из коммуны», парией, белой вороной, а хотел быть нормальным, обыкновенным человеком, живущим среди нормальных, обычных людей. В общем, хотел быть таким, как все. Я просто не мог оставаться тем, кем был раньше.

Алекс покачала головой.

– Не понимаю, что ужасного в том, что ты такой, какой есть?

Колин резко вздохнул и сглотнул комок в горле.

– До шести лет воспитываясь в коммуне, где царит всеобщая любовь и согласие, я думал, что и весь мир таков. Но в первый же день в школе я убедился в обратном. Когда родители привели меня в класс, все дети затихли. Было так тихо, что я слышал удары своего сердца. Все глазели на нашу странную одежду, длинные волосы, на ожерелье, которое носил мой отец. А потом начались перешептывания и смешки.

С того самого дня моя жизнь в школе превратилась в ад. Меня дразнили, давали мне всякие обидные прозвища, смеялись над моей одеждой, манерами, речью. Они обсуждали между собой телепередачи, которых я никогда не видел, обменивались компьютерными играми, в которые я никогда не играл, потому что не имел обо всем этом ни малейшего представления.

Он помолчал, удивляясь, что даже по прошествии стольких лет по-прежнему не может говорить без боли и дрожи в голосе о своих детских обидах.

– В начальной школе у нас была пожилая учительница, и только спустя несколько лет я узнал, что ее сын погиб во Вьетнаме, и она ненавидела тех, кто отказывался служить в армии. Ее ненависть распространялась и на меня, и она использовала самые изощренные методы, чтобы дать мне это понять.

– Какие? – Алекс похолодела, боясь, что услышит сейчас нечто ужасное.

Колин взглянул на нее. У нее на глазах вновь заблестели слезы, только на этот раз это были слезы обиды за него.

– Она делала вид, что не замечает подножек, которые одноклассники подставляли мне, когда я шел к доске, и молчаливо одобряла их жестокие шутки и насмешки. А когда я ошибался, в ее глазах светилось откровенное злорадство. Всем своим видом она словно говорила: чего еще от него ожидать? Он ведь не такой, как все нормальные дети.

– О боже! – ужаснулась Алекс. Ее голос наполнился состраданием. Все собственные обиды на него были забыты.

– Постепенно разрыв между мною и остальным миром становился все больше, пропасть все шире. Я страстно желал быть таким, как все, ничем не выделяться. В конце концов я решил, что должен стать другим человеком, каким мне хотелось быть. Барни помог мне. Достал новое свидетельство о рождении с другим именем и датой рождения. Так я стал Колином Маршаллом.