Принцесса и ассасин. Том 4

Аррани смотрел Мине в глаза. Медленно опустил её руку вниз, беря во вторую ладонь, но сжимая не сильно. «Ещё чуть-чуть, – думал он, – и я увижу перед собой не принцессу, а девушку…» Как током пришибленный, ассасин пришёл в себя и выпустил руку Асонской. Она тоже пару раз моргнула и, нехотя, но отвела ладонь в сторону. Такого развития событий она не ожидала, поэтому растерялась. Все претензии вернулись с большим запозданием.

– Пожалуй, пора ложиться, – как ни в чём не бывало проговорил парень, отползая на другую сторону дома, погасив перед этим свечи.

В палатку бил единственный источник света – луна. Аррани копошился с выуженной из комода простынёй, а Мина так и сидела в том же положении, смотря на него из-под подпёртой под голову ладони.

Когда всё стихло, принцесса Асонии осторожно опустилась на живот, не сводя взгляда с точки в темноте напротив. Перед сном её всё-таки посетила улыбка.

– А мне правда 17, – шепнула она, но Аррани её услышал.

Он перевернулся на другой бок, чтобы увидеть её лицо. Она уже покорно спала, мило подрагивая ресницами во сне. Пристальный взгляд парня не опускался ещё какое-то время. Единственное, что он вообще хотел ей изначально сказать и уснуть – про скорое прибытие в клан её отца. Да уж, у судьбы действительно были свои планы.

Глава 3

Шум воды. Нет, водопада. Он чётко распознавал это небольшое различие и мог с уверенностью сказать, что рядом слышит несильный, но стремительный поток кристально чистой воды, разбивающийся об источник окончания своей жизни. Почему в последнее время его так часто стали сопровождать водопады, или просто оживляющее всю землю вещество, без которого в Асонии и шагу нельзя было ступить?

Шум слов. Женский голос. Да непростой. Он тоже знал его обладателя. С недавних пор эти характерные лишь для одного человека нотки в голосе молодой человек ни с кем бы теперь не перепутал. В какой-то степени они стали для него несколько родными, отчего желание защищать от всего и вся увеличивалось до невероятных размеров. А, как известно, глава Огня был особенно чувствителен к тем, кого считал близкими людьми.