Принцесса и чудовище

Темные всадники исполнили свой долг до конца — ни один из них не побежал, даже когда человек, похожий на зверя, прошмыгнул под животами коней и напал на них с тыла. Не побежали они и тогда, когда поняли, что ни один из их ударов не попадает в цель. Не отступили они и тогда, когда враг начал прыгать с лошади на лошадь, зубами вырывая глотки закаленным в боях воинам. Они все остались на поле боя, выполняя приказ.

Когда луна снова выглянула из-за туч, она осветила человека, сидящего на холме из трупов. Оставшиеся в живых кони разбежались — они проявили больше благоразумия, чем их хозяева. Человек, пришедший на смену кровожадному зверю, поднялся на ноги. Ужасаясь делу рук своих, он закрыл ладонями лицо и застонал. Луна, испуганная этим плачем, больше напоминавшим вой, вновь скрылась за лохматые спины туч.

Сигмон прошелся между трупами, вернулся обратно. Найдя свой меч, поднял его с земли, вытер о рукав и сунул в ножны. А потом, покачиваясь и хромая, побрел по дороге в темноту, оставляя за собой след из капель крови. В иной ситуации он бы с удовольствием посидел у груды поверженных врагов, предаваясь искреннему горю оттого, что зверь в очередной раз взял верх над человеком в его душе. Но сейчас на это не было времени.

Там, в темноте, на пустой дороге где-то бродит одинокая девчонка с Северных гор, которая никогда не видела летнего леса. Сигмон должен найти ее раньше, чем найдут другие. Просто обязан.

Поэтому он брел в темноту наугад, потому что кровь из рассеченного лба заливала его глаза. Его вел зверь, чуявший, как там, далеко в темноте, мечется по ночному лесу теплый комочек света, беглянка, оставшаяся в совершенном одиночестве. Зверю нравилось ее имя, напоминающее ласковое ворчание хищника.

Вэлланор.

* * *

Черепичная крыша неприятно холодила ноги даже сквозь толстые подметки сапог. Холодный ветер терзал длинный плащ, заставляя его виться по ветру, подобно стягу, и пронзал насквозь худое тело королевского советника.

Де Грилл замерзал. С закрытыми глазами он стоял на крыше, раскинув руки, и покачивался под ударами ветра, рискуя свалиться на холодную черепицу. Он уже падал сегодня несколько раз, но всегда поднимался, снова и снова пытаясь увидеть чужими глазами далекое графство вампиров. И всякий раз терпел неудачу.

Его дар словно улетучивался, истончался, едва Эрмин пытался пустить его в ход. Он напрягался, старался изо всех сил, зарабатывая головную боль, но так и не мог ясно увидеть то, что хотел. Порой он видел какие-то отрывки, клочки, статичные картинки — но все это было не то, что нужно. Он видел замок Дарелена со стороны, видел патрули на улицах, крестьян на дорогах… И ничего полезного. Вход в замок для него был закрыт, словно все птицы в округе вымерли. Он не мог зацепиться ни за голубя, ни за ворону, ни за воробья, ни даже за соловьев в золоченых клетках, которых — он знал точно — держали в замке. Что-то туманило его взгляд, стоило только обратить его к Дарелену. Все так же, как раньше. И вновь Де Грилла посещали мысли, что во всем виновата его усталость. Что нужно хоть немного поспать, отдохнуть, и тогда, быть может, у него все получится. Это были опасные мысли. От них веяло глупой верой в то, что все беды лишь из-за случайностей. Граф Птах не верил в случайности. Он знал, с ним ведет схватку опасный враг и поверить в случайности — значит потерпеть поражение.

Эрмин не сдавался. Он пробовал снова и снова, останавливаясь лишь для того, чтобы перевести дух или подняться с черепицы после неудачных падений. Он потерял счет попыткам и времени. И лишь когда в сгустившейся темноте городской колокол пробил полночь, он понял, что сегодня больше ничего не добьется.

Опустив руки, Эрмин сел на крышу и попытался закутаться в плащ. Ветер, резкий и холодный, несущий дыхание осени, рвал тонкую материю с плеч. Советник обмотался плащом, словно одеялом, и застыл, разглядывая черепицу под ногами.