Принцесса и чудовище

Ла Тойя отпустил рукоять меча. Все тихо. Но почему так тревожно на душе? Что беспокоит его… Что? Да сотня вещей сразу — от неуклюжего поцелуя северной девчонки до засады в придорожном трактире, в которую он так глупо попался. Но сейчас он просто не мог о них думать — сил хватало лишь на то, чтобы держаться в седле. Болели раны: грудь и бок жгло огнем, раны от стрел уже затянулись, но зудели, словно сбрызнутые кислотой. Голова болела — то ли от кровопотери, то ли от простой усталости. Сигмон вдруг остро ощутил, что он не всесилен. Что он — простой смертный, просто чуть быстрее и живучее, чем другие. Он так и не стал настоящим чудовищем — в чем черпал утешение, но и не приобрел настоящего могущества, как всесильные маги, что в одиночку останавливали целые армии врагов. Он просто солдат… Просто гонец, вестник, который не дотягивает даже до наемного убийцы, потому что хронически не способен пойти наперекор своей совести. Где его место? Здесь, на службе у короля, он чувствовал себя нужным. Чувствовал себя полезным. Его уродство оправдывало себя, потому что служило на пользу людям, а не только владельцу. Но как все сложится теперь, когда в замке появится эта северная птичка, что прижималась к нему в лесу — испуганная до полусмерти, отчаявшаяся, никогда не видевшая настоящего тепла и света даже от собственных родителей.

Сигмон замотал головой. Нет, не сейчас. Стиснув зубы, он взглянул на дорогу, отмечая опасные скопления посторонних на обочинах. Привычно просчитал возможные варианты атаки и обороны, составил план отступления — в группе и в одиночку, — припомнил план местности и проложил путь бегства до ближайших застав. Мысленно отметил для себя места, где можно затаиться, где лучше всего укрываться днем, а где ночью… А потом его фантазия истощилась.

Опустив плечи, он просто старался держаться в седле и не думать ни о чем. Его плащ скрывал разодранную в клочья одежду, но со стороны казалось, что гонец, едва ли не с головой завернувшийся в плащ, скрывает под ним какое-то оружие. Его бледное до синевы лицо с заострившимися скулами было чисто вымыто, но появившаяся щетина придавала Сигмону зловещее выражение театрального злодея. Шляпу он так и не нашел, поэтому черные густые волосы опускались едва ли не до плеч, угрожающе колыхаясь всякий раз, когда Ла Тойя поворачивал голову, чтобы поподробнее рассмотреть какую-нибудь подозрительную физиономию, мелькнувшую в толпе. Под его взглядом толпа расступалась, прятала глаза и старалась побыстрее разойтись. Никто не сомневался, что черному всаднику ничего не стоит быстро распахнуть плащ и всадить стрелу из припрятанного арбалета в несчастного, который будет слишком нагло глазеть на проезжающий отряд.

Сигмон этого не замечал. Ему было достаточно того, что он не видел опасности. И все же он не ослаблял внимания, намериваясь выполнять приказ до самого конца.

У второй заставы их встретил еще один отряд всадников, разряженных в пух и прах. На этот раз его сопровождала знать, получившая весть о приближении гостей. Сигмон всех прогнал в тыл отряда, туда, где уже тащились любопытные всех мастей. Постепенно кортеж обрастал людьми, превращаясь в водоворот, медленно следовавший по городским улицам. Перед Сигмоном возникали новые лица — сотники, коменданты, графы, бароны, все те, кого послали встречать невесту короля. Всех их Ла Тойя без разбора отправлял в хвост процессии, не позволяя никому приближаться к кольцу всадников, закрывавших собой карету с герцогом и его племянницей.

К тому времени, когда отряд добрался до Королевской площади, он напоминал огромную комету с небольшим ядром и длинным хвостом сопровождающих. В толпе, что следовала за экипажем, раздавались приветственные крики, кто-то уже пускал фейерверк, добытый у ближайшего алхимика, кто-то махал флагами. Город, растревоженный новостями, гудел, словно улей. Огромная площадь перед королевским замком была заполнена горожанами, и королевским гвардейцам пришлось потрудиться, чтобы освободить место для проезда.

Когда кони ступили на брусчатку мостовой, Сигмон словно очнулся. Он подобрался и окинул взглядом цель путешествия — замок, возвышающийся над площадью. Он огляделся, шепотом велел бравому полусотеннику отсечь от отряда всех лишних и направил процессию к воротам в стене замка. На них уже висели праздничные флаги Ривастана и Тарима, а на мощных створках, заранее распахнутых, висели полотнища с гербами Сеговаров и Борфеймов.

Сигмон под приветственные крики толпы въехал в арку ворот и едва не повернул назад — внутренний двор замка был заполнен королевскими гвардейцами, салютующими личным оружием. Разряженные в золото и синь, они производили пугающее впечатление на всякого, перед чьим носом слишком часто мелькали обнаженные клинки. В присутствии стольких вооруженных людей Сигмон начал нервничать. Он переживал не за себя, конечно, а за вверенных его заботам гостей. Но, увидев торжественную встречу у лестницы, ведущей к крыльцу дворца, он приободрился.