В этих запрятанных глубоко под землёй пещерах обитало племя странных существ, называемых то гномами, то кобольдами, то гоблинами. В стране бытовала легенда о том, что некогда они жили на поверхности земли и ничем не отличались от людей. Но по какой-то причине, относительно которой существовали различные предположения — то ли король обложил их данью, которую они посчитали слишком уж тяжёлой, то ли он навязал им какие-то обычаи, которые пришлись им не по нраву, а может просто ввёл чрезмерно суровые законы — короче говоря, в результате они всем скопом исчезли с лица земли. Однако, как гласила легенда, они нашли прибежище в подземных пещерах, откуда выходили только по ночам; они очень редко показывались кому-либо из людей на глаза, а чтобы их видели одновременно двое или трое человек — такого и не случалось. Говорили, что даже ночью гоблины собирались на открытом воздухе лишь в самых редко посещаемых и труднодоступных горных районах. Очевидцы же, то есть люди, которым удавалось хоть глазком взглянуть на кого-либо из подземных жителей, рассказывали, что за протёкшие столетия те разительно изменились; но это и не удивительно, если вспомнить, что жили они без солнечного света, в холоде и сырости подземного мрака. И выглядели они теперь не просто безобразно, но совершенно отвратительно, лицом и телосложением являя нелепую карикатуру. Самая необузданная фантазия, настаивали очевидцы, не смогла бы изобразить словом или кистью нечто более необычное с виду. Я, правда, подозреваю, что те, кто так говорил, по ошибке приняли за самих гоблинов каких-то ручных подземных животных, которые сопровождали своих хозяев во время ночных вылазок. Сами же гоблины вопреки подобным рассказам не так уж далеко ушли от людей. Но если различия в облике и не были столь велики, зато знаниями и умениями гоблины значительно превзошли своих недругов; за прошедшие столетия они научились таким вещам, о которых ни один смертный и не слыхивал. Но по мере того, как возрастала сноровка гоблинов, возрастал и производимый ими вред, ведь наибольшим удовольствием для них было придумывать разные каверзы, чтобы досадить людям, живущим над ними на открытых солнцу склонах гор. Со своими сородичами гоблины обходились вполне дружелюбно — они не сделались ещё совершенно безжалостными ради одной только жестокости ко всем и каждому, но всё-таки они испытывали столь глубокую и древнюю неприязнь к тем, кто завладел исконно принадлежащими им землями — и особенно к потомкам короля, вынудившего их на изгнание, что искали любой возможности им навредить, а уж способы порою были столь же причудливы, как и сами их изобретатели; и хоть гоблины имели вид бесформенных карликов, зато их физическая сила не уступала их лукавству. Со временем они тоже завели у себя короля и парламент, главной обязанностью которых, помимо обычных дел правления, было планирование неприятностей наземным соседям. Вот теперь-то и становится ясно, почему маленькая принцесса никогда не видела настоящего ночного неба. Её воспитатели слишком боялись гоблинов, чтобы позволить ей покидать дом вечерней порой — даже в сопровождении многочисленных слуг, — и они были совершенно правы, как мы вскорости убедимся.
Я уже говорил, что к началу моего рассказа принцессе исполнилось восемь лет. А началось всё так.
Стоял хмурый, ненастный день. Гору окутывал густой туман, в котором то и дело зарождались дождевые капли; они стекали вниз по скатам крыши большого старого дома, а затем водяной чёлкой опадали со свесов. В этот день принцесса, конечно же, не могла и думать выйти погулять. Она сильно скучала, так сильно, что даже игрушки её уже не развлекали. Вы бы этому не поверили, если бы я потратил время и принялся перечислять её игрушки хотя бы до половины. Только всё равно ведь от этого у вас те игрушки не появятся, а это большая разница — не может же надоесть то, чего у вас пока нет. Вот было бы здорово, имей вы перед взором такую картину: принцесса сидит в своей детской с потолком как звёздное небо, а перед ней стол, весь заставленный игрушками. Однако захоти художник такое нарисовать, я посоветую ему не связываться с игрушками. Я и то даже подумать боюсь, чтобы описать их, и художнику лучше не пытаться их изобразить. Уж вы мне поверьте. Художник, конечно, умеет тысячу вещей, которых я не умею, но мне кажется, что он не смог бы нарисовать такие игрушки. Но зато сама принцесса — просто загляденье, хоть она и вправду очень несчастна: такая печально сгорбившаяся на стуле девочка, которая подпёрла голову рукой, облокоченной о колено, и она сама себе не может объяснить, чего же ей хочется, кроме как выйти во двор, совершенно вымокнуть и схватить премиленькую простуду, чтобы отправиться в постель да ещё нагоняй получить. Представили? А теперь добавьте-ка ещё и няню, которая как раз в эту минуту покидает комнату.