Принцесса из рода Борджиа

«Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Именем закона, принятого и признанного на секретном конклаве сановниками-приверженцами нового церковного сообщества. Именем нашей государыни, избранной, чтобы взойти на трон Святого Петра и осуществлять папскую власть под именем Фаусты Первой, именем непосредственно унаследованным по традиции, восходящей к Ее Святейшеству Иоанне. Выслушав обвинителя, который изобличил кардинала Жана Фарнезе и присяжного палача Клода в вышеуказанных преступлениях, и выслушав защитников, Трое Судей, сверившись с главой восемнадцатой и главой двадцать девятой и статьями, содержащимися в них, по справедливости и по совести объявляют Жана Фарнезе, кардинала, виновным перед государыней в страшном предательстве, и Клода, присяжного палача, виновным в бунте и предательстве интересов Священного Союза. Вследствие этого Трое Судей приговорили обвиняемых к смертной казни. Принимая во внимание услуги, ранее оказанные обвиняемыми, Трое Судей повелевают отслужить торжественную мессу во спасение их душ; принимая во внимание привязанность, которую наша государыня питала к Жану Фарнезе, Ее Святейшество соблаговолила сообщить, что она сама отслужит эту мессу; принимая во внимание, наконец, особый характер преступлений, вменяемых в вину осужденным, принимая во внимание обстоятельства, предписывающие сохранять тайну, Трое Судей выражают пожелание и поручают Ее Святейшеству самой выбрать, какой смертью должны умереть приговоренные. Вследствие чего я, Франсуа Ровенни, кардинал Милостью Божьей, заместитель судьи на нашем тайном суде, прочел осужденным смертный приговор на публичном и торжественном судебном заседании и после громкого и внятного оглашения этого приговора я почтительно прошу Ее Святейшество, нашу государыню, наделенную папской властью, сказать, какой казни будут подвергнуты приговоренные».

Закончив чтение этого документа, который был призван придать законное основание убийству Фарнезе и Клода, кардинал Ровенни повернулся к Фаусте. Папесса не шевелилась. Ни один мускул не дрогнул на ее мраморном лице, ни одна складка не шелохнулась на ее роскошном, словно изваянном из камня, платье. Только ее черные глаза, как два бриллианта, зловеще сияли в полумраке. И она произнесла голосом, в котором не было ничего человеческого, не было ни жалости, ни ненависти:

— Я, Фауста Первая, государыня, наделенная папской властью тайным конклавом, исполняя ниспосланную Господом, который говорил со мной устами своих слуг, миссию создания новой Церкви, взяв на себя право вознаграждать добро и наказывать зло, принимая во внимание смертный приговор, вынесенный Жану Фарнезе, кардиналу, и Клоду, присяжному палачу, принимая во внимание тяжелые времена, предписывающие необходимость держать все в тайне, постановляю:

— Пусть оба приговоренных не будут казнены в прямом смысле этого слова;

— Пусть они не будут преданы казни, которая бы оставила следы на их телах;

— Пусть они ждут смерти в месте своего заточения, там, где они находятся сейчас;

— Пусть о них забудут все здесь присутствующие;

— Пусть приговор приведут в исполнение голод и жажда.

Взгляд Фаусты обежал тусклый полумрак, обволакивающий все вокруг, и на какое-то мгновение остановился на Фарнезе.

Все действующие лица этого представления, окружающие трон, вновь преклонили колена.

Яркий свет, льющийся из двадцати четырех ламп, спрятанных под потолком, затопил зал. Он залил все: и трон слоновой кости, и стражников, закованных в латы, и красные наряды кардиналов, и фиолетовые — епископов, и шелковые одежды дворян. Громко и торжественно прозвучали фанфары, собравшиеся услышали что-то вроде победного марша, к которому присоединил свой рев большой орган, находившийся за троном… а на помосте, выпрямившись во весь рост, стояла Фауста, подняв правую руку для папского благословения.

Внезапно декорации пропали… Вся эта фантастическая картина исчезла как по мановению волшебной палочки. Фарнезе и Клод оказались в полной темноте. Раздался уже знакомый им щелчок, они услышали негромкий скрежет, и, когда, благодаря каким-то невидимым механизмам, лампа на потолке вновь зажглась, вместо решетки, они увидели глухую стену. Можно было подумать, что все недавние события — это всего лишь плод их безумной фантазии.

— Какой сон! — пробормотал Клод. — Какой ужасный кошмар!

— Какая мрачная реальность! — ответил Фарнезе ледяным тоном. — Вы не спали. Я сам присутствовал на двух заседаниях тайного суда. И знаю, что он всегда неумолим.

— Что? Но мы же приговорены к смерти…

— От голода и жажды!

Клод, конечно, хотел умереть, но вовсе не этой ужасной смертью. Он бросил вокруг себя горящий взгляд.