Принцесса из рода Борджиа

— Но я не должна любить! Это испытание, которому меня подвергает Высший Разум и из которого я должна выйти победительницей. Такая душа, как моя, не создана для обычных страстей. Но я буду любить этого человека, пока он жив. Значит, он обязан умереть!

Она содрогнулась. Глаза ее засветились от гордости.

— Быть может, я буду любить его и мертвым… но он останется для меня всего лишь грустным воспоминанием о прошедшей болезни, которую я превозмогла своей волей. Пардальян умрет! И чтобы победа над собой была настоящей и полной, он умрет от моей руки!

С этими словами она поднялась и произнесла:

— Так пусть же моя шпага пронзит его, пускай он будет побежден мною! И, может быть, презрение к проигравшему сотрет само воспоминание о любви! Из этого испытания моя душа должна выйти еще более чистой, еще более неуязвимой, подобно стали, прошедшей закалку.

Слово «сталь» напомнило ей еще об одном деле. Она вытащила свою шпагу и внимательно осмотрела ее. Фауста уже полностью овладела собой и улыбалась. Улыбка была тонкой, загадочной, как улыбка древнего сфинкса. Она согнула клинок, и тот внезапно переломился с сухим щелчком.

— Для борьбы с Пардальяном нужен более прочный металл, — прошептала она. — Мои руки привыкли к тяжелым шпагам. Молина снабдил меня самыми закаленными клинками в мире; Ванукки Флорентийский обучил меня искусству фехтования и смертельной игре со шпагой. Кроме того, я обладаю смелостью человека, который знает, что его миссия еще не выполнена и он не может умереть. Я не имею права погибнуть, значит, погибнет Пардальян…

Она прошла в соседний оружейный зал. На стенах висели шпаги, рапиры, кинжалы всех размеров, всех форм, клинки плоские и широкие, клинки треугольные и острые, клинки крученые, клинки с зубьями, как у пилы — смертельное оружие, наносящее незаживающие раны.

Фауста окинула взглядом свою коллекцию. Она выбрала длинную шпагу, тонкую и гибкую, легкую и прочную, снабженную удобной гардой, способной защитить кисть и руку. Она коснулась клинка ладонью, убедилась, что острие не требует заточки, и, вложив шпагу в ножны, укрепила ее на поясе.

Затем она закуталась в плащ и закрыла лицо черной бархатной маской. Свои изумительной красоты кудри Фауста скрыла под фетровой шапочкой и посмотрела на часы: они показывали три ночи.

— Скоро рассветет, — сказала она. — Пора!..

Она трижды свистнула в серебряный свисток, который всегда имела при себе. На ее зов явился мужчина.

— Нам предстоит вылазка, — сказала Фауста.

— Сколько человек эскорта?

— Достаточно вас одного.

— Какое оружие?

— Вам оно не понадобится!

Без всяких возражений человек выложил на стол два пистолета, которые носил у пояса, и, отстегнув шпагу, повесил ее на стену, рядом с прочими. Итак, Фауста отправилась в путь пешком, в сопровождении одного лишь безоружного спутника.

Парижские улочки были еще темными и абсолютно пустынными, ибо бродяги и грабители давно уже расползлись по своим щелям. Фауста шла бесшумно и быстро, как юная тигрица, вышедшая на охоту. По дороге она отдала своему спутнику несколько приказаний. И хотя Фауста обладала огромным авторитетом и все, кто ей служил, слушались ее безоговорочно, видимо, приказы эти были настолько странны, что ее сопровождающий не смог сдержать легкого возгласа удивления.

Когда они подошли к гостинице, город уже окутала предрассветная дымка. Принцесса остановилась на середине мостовой. Спутник Фаусты посмотрел на нее, словно сомневаясь и прося подтверждения полученного повеления.

— Идите, — коротко приказала Фауста.

Тогда мужчина несколько раз ударил молоточком в дверь.

…Лакей безжалостно вырвал Пардальяна из сладостных объятий сна и объявил ему, что какой-то незнакомец, несмотря на ранний час, хочет во что бы то ни стало говорить с шевалье. Он добавил, что внимательно осмотрел улицу, однако не заметил ничего подозрительного; кроме того, незнакомец пришел один и без оружия. На это Пардальян возразил, что привык ночью спать и что его разбудили как раз в ту минуту, когда он видел очень хороший сон, так что все это вдвойне неприятно. А потом он сказал:

— Знай же, олух, что в такое время я встаю только по двум причинам, одинаково уважительным: чтобы принять благородную даму или чтобы сразиться с врагом, который не может ждать.

И Пардальян отвернулся к стене, пригрозив лакею трепкой, если ему, шевалье, не удастся досмотреть свой сон с того самого места, на котором его так грубо разбудили.

— Господин шевалье, — произнес голос у него за спиной, — вас разбудили как раз по одной из названных вами причин.

Пардальян чертыхнулся, приподнялся на локте и увидел незнакомца, который шел за лакеем до двери и присутствовал при их разговоре.

— А, так значит, меня хочет видеть дама? — проговорил Пардальян.

Человек молчал.

— Кто-то ни свет ни заря хочет помериться со мной силой?

Человек вместо ответа поклонился.

— Хорошо, — проговорил Пардальян, который давно решил никогда и ничему не удивляться, — через десять минут я буду к вашим услугам.

Он не спеша оделся, насвистывая свой любимый охотничий марш.