Принцесса из рода Борджиа

— Карл, — прошептал он, и голос его дрогнул, — дитя мое, живите ради меня. Меня удерживала в жизни только застарелая ненависть, но с тех пор, как я узнал вас, я стал надеяться, что, быть может, смогу жить еще и ради привязанности к вам!

Карл покачал головой, и его мрачный взгляд остановился на пистолете.

— Значит, иначе нельзя! — проговорил Пардальян.

Двое мужчин опустили глаза. Все было кончено.

Пардальян был натурой слишком свободолюбивой и другом слишком надежным, чтобы попытаться силой воспрепятствовать самоубийству юного принца. Он отчаянно искал убедительные причины, которые могли бы остановить Карла, и не находил их.

— Прощайте, Пардальян, — твердо произнес Карл.

Пардальян положил пистолет на стол. В этот трагический момент, когда двое друзей, действительно достойные один другого, обменялись последним (как думалось) взглядом, мыслями уносясь за пределы земной жизни, так вот, в эту самую секунду дверь открылась и в комнату с криком ворвался Пикуик:

— Монсеньор, он нашелся, он вернулся, он здесь!..

— Кто? — выдохнул Пардальян, ослабев от пережитого отчаяния и ловя себя на мысли, что любое происшествие, каким бы незначительным оно ни было, может сломить решимость Карла. — О чем ты? Кто вернулся?

— Я, — раздался голос громкий и зычный.

И появился Кроасс. Пардальян разочарованно махнул рукой, его надежды были обмануты.

— Я, — продолжал Кроасс, смиренно кланяясь, — я, который, несмотря на тысячу опасностей, раскрыл тайну Монмартрского аббатства, я, на глазах у которого схватили бедную малютку Виолетту, и который…

Внезапно Кроасс поперхнулся собственным красноречием. Два душераздирающих крика слились в один. Пардальян и Карл накинулись на Кроасса и потащили его вглубь комнаты, не обращая внимания на стоны несчастного, чуть не задохнувшегося в этих двойных объятиях и пытавшегося молить о пощаде, ибо он был уверен, что немедленно получит страшную взбучку.

— Что ты сказал? — проговорил, задыхаясь, Карл. Слабый лучик надежды заставил его побледнеть еще сильнее, чем перед лицом смерти.

— Ты видел Виолетту этой ночью? — прорычал Пардальян.

— Да! — ответил Кроасс, с хрипом втягивая воздух. — Пощады, господа! Это не моя вина, если…

— Живую? — спросил Карл, которому было не до мучений Кроасса.

— Ну да, живую! — ответил изумленный великан.

Карл зашатался, из груди его вырвался вздох, полный ужасной тоски. Его угасающий взгляд обратился к Пардальяну. Он был на пределе своих сил. Шевалье схватил пистолет, приставил его к виску Кроасса, и тот немедля позеленел и еще больше задрожал.

— Слушай внимательно, — сказал Пардальян с леденящей душу невозмутимостью, — постарайся сказать правду, постарайся не ошибиться, иначе я продырявлю тебе башку. Итак, ты утверждаешь, что видел Виолетту, маленькую певицу? Ты именно ее видел этой ночью?

— Этой ночью, клянусь. Всего несколько часов назад.

— Живую?

— Очень даже живую!

— Ты не ошибаешься? Ты не мог перепутать ее с кем-нибудь? Это была Виолетта?

— Черт подери! Кажется, я с ней не вчера познакомился!

Пардальян отшвырнул пистолет в угол и повернулся к Карлу. Странная улыбка заиграла на лице юноши, он развел руками, вздохнул, что-то пробормотал и упал навзничь без чувств. Радость тоже иногда убивает, но на этот раз она проявила милосердие. Карл быстро пришел в себя. Кроасса засыпали вопросами. Наконец удалось понять, что Виолетту увезли из Монмартрского аббатства и препроводили в тюрьму.

Карл, ловивший каждое слово Кроасса, слушал его так, как слушал бы Мессию. В сотый раз Кроасс рассказывал, как заметил каких-то подозрительных людей, проскользнувших за ограду аббатства, как был заинтригован и как, внемля только голосу своей храбрости, последовал за ними. Затем ему удалось взобраться на крышу домика, а потом проскользнуть на антресоли и увидеть оттуда, что происходит внутри. А внутри находилась пленница — Виолетта, под охраной шести или семи верзил, вооруженных до зубов.

— Тогда, — продолжал он, — я решил дождаться ночи. У меня созрел план. Я хотел спасти Виолетту.

— Храбрый Кроасс! — воскликнул Карл. — Возьми этот кошелек…

— Спасибо, монсеньор. Так значит, когда я увидел, что люди, охранявшие Виолетту, после обильных возлияний заснули, что немудрено, ибо эти мерзавцы осушили я не знаю сколько бутылок, пока я умирал от жажды на своих антресолях, — я спустился вниз и направился к комнате, где заперли бедняжку. Но как раз тогда, когда я собрался открыть дверь, внезапно вошли еще пять или шесть каких-то типов, разбудили остальных и сказали, что нужно перевезти пленницу в другое место, не уточнив, куда. Я хотел спрятаться, но не успел. Они заметили меня, и все вместе набросились со своими шпагами. Вот следы, смотрите!

И Кроасс, закатав рукава, показал изукрашенные синяками руки.

— Но, — возразил Пардальян, — это же не уколы шпаги.

— Вы так думаете, господин шевалье?

— Я в этом уверен. Я бы сказал, что это — удары палки…

Вспомнив о дубинке Бельгодера, Кроасс скроил непередаваемую гримасу, но довольно быстро обрел прежний апломб и заявил: