Принцесса из рода Борджиа

— Не сомневайтесь! — мрачно ответил кардинал. — Где мы еще можем быть, как не у дьявола, который заставил меня служить ему, у той, которая, проходя, сеет смерть на своем пути, словно разбушевавшийся среди людей злой гений!

— Фауста! — воскликнул Клод, которому наконец-то удалось встать. — Я так и думал. Но, значит, вы тоже пленник?

— Меня схватили, когда я выходил из дома на Гревской площади…

— А меня, когда я вернулся туда за вами…

— Моя дочь?.. — задыхаясь, спросил Фарнезе.

— Спасена! Я хотел проводить вас к ней…

— Вы?!

— Я!

Фарнезе благодарно кивнул. Он не понимал, почему Клод собирался так поступить, но чувствовал к нему глубочайшую признательность.

— Отец — вы, — прошептал Клод. — Ради счастья девочки… Ей не нужен в отцы палач!

Две блестящие слезинки скатились по щекам Фарнезе… Клод отвел глаза и осторожно потер свои ноющие запястья.

— Раньше, связывая тех, кого я должен был казнить, — прошептал он, — я не думал о боли, которую причиняю, и с удовольствием смотрел, как веревки врезаются в тело…

— Послушайте, — дрожащим голосом произнес Фарнезе, — вы сказали, что она спасена… повторите это… Я правильно понял?

— Она спасена, успокойтесь.

— И вы хотели проводить меня к ней? Я не сплю? Вы и впрямь так сказали?

— Да, потом я вам расскажу все подробнее. Но сейчас нужно подумать, как выбраться отсюда… Дверь дубовая… так! На окнах решетки… так, так! Что ж, посмотрим. Прежде всего, мне нужно набраться сил. Дайте мне поесть!

— Поесть? — пробормотал Фарнезе, проводя рукой по лбу.

— Да, я умираю от голода… и особенно от жажды… дайте мне пить… немного прохладной воды взбодрит меня…

Фарнезе схватил Клода за руку.

— Я здесь с утра, и эта дубовая дверь открывалась только один раз — когда вас бросили сюда, почти что в мои объятия… Я еще не проголодался… но жажда одолевает и меня.

— Так значит?.. — спросил Клод.

— Здесь нет ни еды, ни питья… ни куска хлеба, ни капли воды!

— Но кто-нибудь же должен прийти… Подождем… и даже… быть может, это и даст нам возможность бежать… Скажите, крепки ли вы физически?

В эту минуту, прежде чем Фарнезе смог ответить, висевшая на потолке лампа внезапно погасла, управляемая каким-то механизмом, расположенным за пределами комнаты. Два пленника в молчании замерли, трепеща, во власти того страха, который подавляет все чувства, когда твое существо ждет каких-то ужасных событий.

Послышался легкий щелчок. Фарнезе и Клоду показалось, что одна из стен сдвинулась. Внезапно абсолютную тьму прорезал слабый и тусклый луч света, и их глазам открылось фантастическое, нереальное зрелище…

Одна из стен комнаты, где они были заточены, полностью исчезла, и на ее месте появилась решетка — решетка от пола до потолка, совершенно непреодолимая, состоящая из толстых граненых прутьев. С другой стороны решетки находилось огромных размеров помещение, слабо освещенное несколькими факелами, мрачные блики которых неспособны были рассеять сумрак… В центре этого зала, от которого их отделяла решетка, кардинал и палач, застывшие от изумления, граничившего с ужасом, увидели нечто сказочное по изысканной роскоши и соразмерности деталей.

Итак, в центре зала под балдахином из алого шелка, отделанным золотой вышивкой, возвышался помост, обтянутый алым же бархатом. Шелк балдахина с одной стороны ниспадал переливающимися складками до самого пола и служил огненно-красным фоном пышной и мрачной красоте Фаусты.

Фауста в папском облачении неподвижно восседала на троне слоновой кости, инкрустированном золотом. На ней было длинное ослепительно белое платье, шлейф его, окаймленный золотом, в сверкающих блестках, закрывал едва ли не весь помост, словно пенистые волны, искрящиеся в солнечных лучах; а поверх этого платья был накинут белый бархатный плащ, на котором переливалась вышивка двух ключей-символов. На голове ее красовалась золотая тиара с крестом, сделанным из гигантских рубинов, отбрасывающих мрачные блики. Фауста, наряженная в этот потрясающий своей роскошью костюм, неподвижная, словно статуя, торжественно-серьезная, подавляющая своим величием; Фауста, чьи волосы цвета воронова крыла отчетливо выделялись на белом фоне и чье зловещее лицо освещалось блеском черных глаз; Фауста, которую с четырех сторон обмахивали огромными веерами из белых перьев; Фауста, возле престола которой, подчиняясь строгой иерархии, неподвижно, словно святые в соборе, сидели шесть кардиналов в красных одеяниях и двенадцать епископов в фиолетовых, окруженные двойными рядами вооруженных алебардами людей в стальных доспехах, — итак, Фауста на фоне этих декораций, неслыханных по величественности и помпезности, казалась идеальным воплощением папской власти.

Она была великолепна, блистательна, эта папесса, соизволившая явить себя своим подданным. Около сорока дворян, сняв шляпы, стояли позади ее трона. И надо всем этим царила ужасная тишина…

Ни звуки органа, ни пение труб, ни монотонная молитва не оживляли этой странной сцены. Казалось, это был конклав призраков, которые, выйдя вдруг из мрака, вскоре вновь возвратятся во тьму небытия.

Это было прекрасно и пугающе.