Принцесса из рода Борджиа

— Екатерина Клевская мертва! — прошептала она. — Генрих де Гиз будет королем Франции, а я — ее королевой!

Грозная улыбка мелькнула на ее лице. Она направилась к выходу, но вдруг споткнулась о герцога де Гиза — измученного, распростертого на плитах пола. Глаза ее расширились… Бесстрастное, мраморное лицо лишь на одно мгновение выдало ее волнение, но почти тотчас же она овладела собой.

— Екатерина Клевская ускользнула! — глухо сказала Фауста. — Жаль. Придется действовать иначе…

Затем Фауста вернулась в комнату. Какой-то человек, стоя на коленях рядом с графом де Луанем, исследовал его рану. Королева Марго и Клодина де Бовилье исчезли. Зала с ее светильниками, резкими ароматами, перевернутым столом, раненым, лежавшим на полу, приобрела мрачный вид. Фауста приблизилась к человеку, изучавшему рану де Луаня, и тронула его за плечо. Тот выпрямился.

— Он мертв? — спросила Фауста.

— Нет, сударыня… более того, он не умрет…

Фауста помолчала, обдумывая, что же ей следует предпринять.

— Мэтр Руджьери, — снова заговорила она, — что нужно сделать, чтобы этот человек умер?

— Вы можете его прикончить, сударыня, — с обезоруживающей откровенностью сказал тот, кого только что назвали Руджьери.

Фауста покачала головой.

— Мэтр, необходимо, чтобы он скончался именно от этой раны.

— Тогда, сударыня, придется перенести раненого ко мне. Достаточно будет поддерживать горячку, которая вскоре у него начнется, а для этого я должен иметь возможность наблюдать за ходом болезни.

Фауста кивком выразила согласие и исчезла за дверью, соединявшей постоялый двор с загадочным дворцом. Руджьери проводил ее улыбкой, которая могла бы заставить похолодеть эту бесстрашную женщину.

— Будь покойна, Фауста, — проворчал он себе под нос, — я разгадал твои мысли!.. Ступай, ты ведь доверяешь моим познаниям!..

Он перевел взгляд на раненого.

— Я тоже доверяю своим познаниям! — продолжал он. — Луань будет жить!.. Гиз и ты сочтете его мертвым, но он встанет на вашем пути… и тогда… кто знает?..

В этот момент шесть человек, по всей вероятности, присланные Фаустой, вошли в зал, положили бесчувственного графа де Луаня на кресло и унесли его туда, куда указал Руджьери.

Екатерина Клевская, герцогиня де Гиз выбежала из «Железного пресса», охваченная безумным ужасом. Она слышала позади тяжелые шаги своего мужа. Волосы у нее на затылке шевелились: ей мнилось, что холодная сталь кинжала уже совсем рядом, и она молила:

— Пощади, Генрих, не убивай меня!

Внезапно силы оставили ее, и она поняла, что сейчас упадет на мостовую. В этот момент она заметила у соседнего дома мужчину. Екатерина поспешила к незнакомцу и повисла у него на руке, шепча:

— Спасите меня! Спасите! Меня хотят убить!

— Черт подери! — пробормотал мужчина. — Какое странное происшествие. Посмотрим, хорошенькая ли она.

Поддерживая дрожавшую как осиновый лист беглянку, он подвел ее к свету, падавшему из окна дома Фаусты.

— Сударь, кто бы вы ни были, защитите, спасите меня!..

Прошептав эти слова, герцогиня потеряла сознание… Мужчина, неожиданно оказавшийся в столь затруднительном положении, понимал, что женщине, чей испуганный красивый голос тронул его, необходима немедленная помощь. Он огляделся, увидел дверь и взялся за бронзовый молоток…

— Гм! — произнес он через несколько мгновений. — Не отвечают? Однако дом обитаем, ведь виден свет…

Он постучал сильнее и прокричал:

— Откройте же скорее, во имя Пилата! Вы что, турки или мавры? Вы хотите оставить женщину умирать на вашем пороге?

На этот раз дверь отворилась, и Пардальян вошел внутрь, не спрашивая разрешения, с бесчувственной герцогиней де Гиз на руках. Дверь дома Фаусты захлопнулась за ним! Где-то неподалеку жалобно завыла собака.

Глава 8 ПОГОНЯ

Шевалье де Пардальян покинул постоялый двор «У ворожеи» в сопровождении Карла Ангулемского и Пипо. Вняв настоятельной просьбе, почти приказу Пардальяна, юный герцог оставил его и отправился на улицу Барре. Пардальяну не составило труда найти трактир «Надежда», где он и разместил свою штаб-квартиру.

Он начал расследование с расспросов хозяина и разговоров с бедняками, посещавшими постоялый двор. Однако никто не мог сказать ему ничего определенного о странном исчезновении маленькой цыганской певицы. Тогда он решил дождаться ночи, чтобы предпринять задуманную вылазку, и коротал время в долгой беседе то с самим собой, то с собакой. Он даже подремал немного, уперев локти в стол перед кувшином вина, который он мало-помалу опустошал.

Пардальян не был ни грустен, ни весел. Его лицо дышало спокойствием и уверенностью в себе. История с маленькой цыганочкой интересовала его постольку, поскольку касалась Карла Ангулемского. Для него это было, в сущности, обычное приключение. Но страдания и волнение юного герцога тронули его куда больше, чем сам он ожидал… Он любил молодость. Превратности бродячей судьбы не иссушили его душу: не умея или не желая больше любить, храня верность той, которую давно потерял, он радовался, глядя на любовь других.