– Мне трудно понять, – вымолвила принцесса Клевская, – отчего ему так важно, станет ли известно это письмо и почему нужно просить вернуть письмо от его имени.
– Если вы соблаговолите выслушать меня, сударыня, – сказал господин де Немур, – я открою вам истину и поведаю о вещах столь важных для видама, что я не доверил бы их даже принцу Клевскому, если б мне не понадобилась его помощь, чтобы добиться чести увидеться с вами.
– Я думаю, все, что вы постараетесь мне сказать, будет бесполезно, – отвечала принцесса Клевская сухо, – вам лучше бы отправиться к дофине и чистосердечно объяснить ей, что вам нужно с этим письмом, поскольку ей ведь сказали, что оно ваше.
Досада, которую господин де Немур заметил в голосе принцессы Клевской, доставила ему самое живое удовольствие за всю его жизнь и смягчила его нетерпение оправдаться.
– Не знаю, сударыня, – возразил он, – что могли сказать дофине, но мне с этим письмом ничего не нужно, и адресовано оно господину видаму.
– Быть может, – промолвила принцесса Клевская. – Но дофине сказали обратное, и ей едва ли покажется вероятным, что письма господина видама падают из ваших карманов. Вот почему, если только у вас нет каких-то неизвестных мне причин скрывать истину от дофины, я посоветовала бы вам в ней признаться.
– Мне не в чем признаваться, – отвечал он, – письмо адресовано не мне, и если есть кто-то, кого я желал бы в этом убедить, то это не дофина. Но, сударыня, поскольку речь идет о судьбе господина видама, соблаговолите позволить мне рассказать вам такие вещи, которые даже достойны вызвать ваше любопытство.
Молчание принцессы Клевской было знаком того, что она готова слушать, и господин де Немур поведал, насколько мог кратко, все, что он узнал от видама. Хотя эта история заслуживала удивления и интереса, принцесса Клевская слушала ее с такой холодностью, что казалось, будто она в нее не верит или ей все это безразлично. Она оставалась в таком расположении духа до тех пор, пока господин де Немур не заговорил о записке госпожи д’Амбуаз, адресованной видаму де Шартру и подтверждавшей все, что он ей сказал. Так как принцесса Клевская знала, что эта дама была подругой госпожи де Темин, она нашла видимость правдоподобия в словах господина де Немура, и это дало ей возможность предположить, что письмо адресовано не ему. Эта мысль тотчас же, и против ее воли, растопила всю ее холодность. Герцог, прочитав ей эту оправдывавшую его записку, отдал ее принцессе и сказал, что она может узнать почерк; она не могла удержаться от того, чтобы взять ее, взглянуть, написано ли на обороте имя видама де Шартра, и прочесть ее всю, чтобы судить, действительно ли письмо, которое в ней просили вернуть, было то самое, что находилось в ее руках. Господин де Немур прибавил все, что считал нужным сказать, чтобы убедить ее; и поскольку в приятных истинах убеждать легко, он уверил принцессу Клевскую, что не имел касательства к этому письму.
Тогда она принялась обсуждать с ним положение видама и грозившие ему опасности, бранить его за дурное поведение, искать средства ему помочь, она удивлялась поступкам королевы, призналась господину де Немуру, что письмо у нее; одним словом, как только она поверила в его невиновность, то с открытой и спокойной душой стала вникать в те вещи, о которых поначалу, казалось, и слушать не хотела. Они решили, что не следует возвращать письмо дофине, опасаясь, что она покажет его госпоже де Мартиг, которая знала почерк госпожи де Темин и благодаря своим живым чувствам к видаму легко могла догадаться, что письмо адресовано ему. Они сочли также, что не следует рассказывать дофине все то, что касается королевы, ее свекрови. Принцесса Клевская под предлогом интересов своего дяди с радостью была готова хранить все тайны, которые господин де Немур ей доверял.
Герцог не вечно говорил бы ей только о делах видама, и обретенная им свобода беседовать с ней придала бы ему смелости, на которую он до той поры не решался, если бы принцессе Клевской не пришли сказать, что дофина велит ей явиться. Господин де Немур был принужден удалиться; он отправился к видаму рассказать, что, расставшись с ним, подумал, что лучше будет обратиться к принцессе Клевской, его племяннице, чем сразу ехать к дофине. Он не скупился на доводы, чтобы видам одобрил его действия и чтобы у него появилась надежда на их успех.
Тем временем принцесса Клевская спешно одевалась, чтобы ехать к дофине. Как только она появилась в ее спальне, дофина велела ей приблизиться и негромко сказала: