Тем временем принц Клевский явился к королю; сердце его терзала мучительная боль. Ни один муж не питал к жене столь пылкой страсти и столь глубокого уважения. То, что он узнал, не лишило принцессу этого уважения, но оно стало иным, чем прежде. Более всего занимало принца желание угадать того, кто сумел ей понравиться. Господин де Немур пришел ему на ум первым, так как был самым привлекательным мужчиной при дворе, а затем шевалье де Гиз и маршал де Сент-Андре, двое мужчин, которые старались ей понравиться и все еще оказывали ей много внимания; так он остановился на мысли, что это должен быть кто-то из них троих. Он появился в Лувре; король увел его в свой кабинет и сказал, что выбрал его сопровождать Мадам в Испанию, что, по его мнению, никто не справится с этим поручением лучше принца и никто также не принесет Франции больше чести, чем принцесса Клевская. Принц отнесся к столь почетному выбору как должно и к тому же решил, что это обстоятельство позволит его жене удалиться от двора без видимых перемен в ее поведении. Однако до отъезда оставалось слишком много времени, чтобы это могло вывести принца из его нынешнего затруднительного положения. Он тотчас же написал жене, извещая ее о том, что сказал король, и напоминая снова о своем непременном желании, чтобы она вернулась в Париж. Она вернулась, как он велел, и когда они встретились, то оба были в глубокой грусти.
Принц Клевский заговорил с ней как самый благородный и самый достойный ее поступка человек на свете.
– Я вовсе не тревожусь о вашем поведении, – сказал он, – у вас больше сил и добродетели, чем вы сами думаете. И не страх за будущее меня печалит. Меня печалит лишь то, что вы питаете к другому чувства, которых я вам внушить не сумел.
– Не знаю, что вам ответить, – промолвила она, – я умираю от стыда, говоря с вами об этом. Молю вас, избавьте меня от столь мучительных бесед, руководите мною, устройте так, чтобы я ни с кем не виделась. Это все, о чем я вас прошу. Но позвольте мне не говорить больше с вами о том, что делает меня недостойной вас и что я считаю недостойным меня.
– Вы правы, сударыня, – отвечал он, – я злоупотребляю вашей кротостью и вашим доверием; но имейте и вы сострадание к тем чувствам, в которые меня повергли, – подумайте, ведь, как бы много вы мне ни сказали, вы таите от меня имя, возбуждающее у меня такое желание его узнать, что я не смогу с этим желанием жить. Я не прошу вас удовлетворить его, но не могу и не сказать вам, что вижу того, кому должен завидовать, либо в маршале де Сент-Андре, либо в герцоге де Немуре, либо в шевалье де Гизе.
– Я ничего вам не скажу, – проговорила она краснея, – и не дам вам своими словами повода ни уменьшать, ни усиливать ваши подозрения; но если вы попытаетесь их разрешить, наблюдая за мной, то приведете меня в такое смятение, что оно всем бросится в глаза. Бога ради, – продолжала она, – позвольте мне не встречаться ни с кем, под предлогом какой-нибудь болезни.
– Нет, сударыня, – возразил он, – все скоро догадаются, что это обман, к тому же я хочу полагаться только на вас саму; выбрать такой путь подсказывает мне сердце, и разум советует мне то же самое. Ваш нрав таков, что, оставляя вам полную свободу, я заключаю вас в границы более тесные, чем если бы я сам их определил.
Принц Клевский не ошибался: доверие, которое он выказывал жене, еще больше укрепляло ее против господина де Немура и заставляло принимать решения более суровые, чем могло бы сделать любое принуждение. Итак, она ездила в Лувр и к дофине, как обыкновенно, но избегала присутствия и взглядов господина де Немура так тщательно, что едва ли не вовсе лишила его счастья верить, что он любим. Он не видел в ее поведении ничего, что не убеждало бы его в обратном. И только одно подтверждало, что он не ошибался: глубокая грусть принцессы Клевской, которой она не могла скрыть, как ни старалась. Быть может, любезные взгляды и речи не разожгли бы его любовь так, как эта строгость в поведении.
Однажды вечером, когда принц и принцесса Клевские были у королевы, кто-то сказал, что ходят слухи, будто король назначит еще одного из придворных вельмож сопровождать Мадам в Испанию. Принц Клевский не сводил глаз с жены, пока говоривший продолжал, прибавив, что это, возможно, будет шевалье де Гиз или маршал де Сент-Андре. Он заметил, что ни эти два имени, ни предположение, что они проделают это путешествие вместе с ней, не нарушили ее спокойствия. Это привело его к догадке, что ни один из них двоих не был тем, чьего общества она страшилась, и, желая проверить свои подозрения, он вошел в кабинет к королеве, где находился и король. Пробыв там какое-то время, он вернулся к жене и негромко сказал ей, что узнал, кто поедет с ними в Испанию: это господин де Немур.
Имя господина де Немура и мысль о том, что ей придется видеть его всякий день во все время долгого путешествия, в присутствии мужа, привели принцессу Клевскую в смятение, которого она не сумела скрыть; и, желая объяснить его другими причинами, она сказала: